Вереск и бархат - Тереза Медейрос Страница 34

Пруденс резко остановилась, когда все доводы сердца померкли перед доводами разума. Она теперь знала правду.

Случись снова взрыв на кухне, никто ничего не заподозрит, если она случайно окажется возле плиты. И никто не будет шокирован, если кусок ее собственной стряпни станет причиной ее смерти. Себастьян будет так очаровательно выглядеть в трауре. Черный цвет так чудно будет подчеркивать песочный оттенок его волос.

В бессильной ярости Пруденс вонзила ногти в ладони. Слова Себастьяна уличали его: «Если ты увидишь мое лицо, твоя жизнь не будет стоить и гроша ни для меня, ни для моих людей».

Несмотря на жару, холодная волна страха окатила девушку, заставив задрожать. Себастьян. Прекрасный, внимательный Себастьян. Сотни маленьких любезностей, оказанных им, рассеялись горьким пеплом по ветру. Себастьян, подающий ей книгу, до которой она не может дотянуться.

Себастьян, ловко и аккуратно, опасаясь поранить, подрезающий когти ее котенку своим крошечным кинжалом. Себастьян, забирающий у нее миску с глазурью, заявляя при этом с нежной улыбкой, что теперь его очередь пробовать лакомство.

«Нет, не с нежной улыбкой, а с холодной, — поправила себя Пруденс. — Коварной». Она смахнула слезу со щеки, не дав ей упасть. Он может убить ее, но не заставит плакать. Себастьян Керр не стоит ее слез.

Девушка подошла к парадной двери и распахнула ее. Она не успела сделать и трех шагов, как Себастьян появился из гостиной. Он поднял взгляд от книги и улыбнулся.

— Вот и ты. Я ждал тебя. Кажется, я нашел кое-что в этой книге о свойствах ртути. — Он вытащил кремовый конверт, вложенный между страницами. — А это пришло сегодняшней почтой. Тебе лучше самой открыть его. Похоже, это что-то важное.

Пруденс, не мигая, смотрела на него. Она не была готова к этому: к его хорошему настроению, радостному приветствию. Он снова был без сапог, а волосы свободно были рассыпаны по плечам. Он выглядел чертовски привлекательным и желанным, но запретным, как мороженое, которое Триция однажды привозила из Лондона на одну из своих вечеринок. Пруденс ела его до тех пор, пока у нее не разболелся живот, и была отправлена за обжорство в постель без ужина.

Боль ножом вонзилась ей в сердце. Какой же он великолепный актер! Пруденс не могла этого вынести. Ее бушующая ярость укрылась за ледяной завесой. Девушка оглядела Себастьяна сверху вниз, скривив губы в холодной, презрительной усмешке.

— Пожалуй, вам следовало бы надеть сапоги, милорд. Если вы будете продолжать ходить по дому в таком виде, все в «Липовой аллее» догадаются, что вы не более, чем простой крестьянин.

Его улыбка погасла, руки опустились. Сердце девушки сжалось от запоздалого сожаления, когда неприкрытая боль исказила его черты. Она исчезла так быстро, что девушка засомневалась, уж не почудилось ли ей это, и сменилась чем-то мрачным и настороженным.

Пруденс подобрала юбки, намереваясь продолжить свой путь, но Себастьян даже не шелохнулся. Ей пришлось протискиваться между ним и стеной, чтобы пройти к лестнице. Грудь девушки слегка коснулась его, и Себастьян больно схватил ее за запястье, привлекая к себе. Его глаза пытливо вглядывались в ее лицо.

Пруденс ответила дерзким взглядом, отчаянно моля Бога, чтобы он не услышал неистового биения ее сердца. Тело Себастьяна было сильно напряжено, и девушка опасалась, что его нервы не выдержат и он вот-вот отшвырнет ее к стене или задушит прямо здесь, у входной двери.

Они оба услышали легкое постукивание о паркет переставляемых стульев. Пруденс крикнула в приоткрытую дверь столовой:

— Я буду обедать в своей комнате, Фиш. У меня ужасно болит голова.

Себастьян резко отпустил ее. Поднимаясь по лестнице под его испытующим взглядом, Пруденс обнаружила, что не солгала. Боль неистово стучала в виски.

— Себастьян, старина, твой ход. Себастьян резко отвел взгляд от окна. Циклопы с тупыми лицами таращились на него. Он подавил слабую дрожь, когда сквайр Блейк опустил монокль, который носил на золотой цепочке вокруг шеи.

— Внимательность, мой мальчик, — ключ к успеху, когда ты играешь с такими очаровательными и умными созданиями, как эти.

Девони захихикала, обмахиваясь веером карт, зажатым в тонких пальцах с кроваво-красными ногтями, больше похожими на маленькие кинжальчики. Триция лукаво взглянула на сквайра и, шутливо погрозив пальчиком, прищелкнула языком, как рассерженная белка. Себастьян ненадолго развлек себя мыслью придушить ее шнуром от портьеры в следующий раз, когда она так сделает.

Он растянул губы в улыбке и бросил карты на стол, проигрывая взятку.

— Прошу прощения, сквайр. Я что-то никак не могу сосредоточиться. Но могу заверить вас, что не очарование моих партнерш отвлекает меня. — По мнению Себастьяна, у его партнерш не было никакого видимого очарования.

Триция похлопала Себастьяна веером по руке.

— Надеемся, — она подмигнула Девони, — что это не статуя Афродиты, которая видна из окна.

Ее глупая шутка вызвала у обоих женщин взрыв смеха. Девони уронила карты на стол. Сдавленное хихиканье сквайра Блейка перешло в сильнейший приступ кашля, который грозил закончиться апоплексией, на что Себастьян чрезвычайно надеялся. Легкий звук шагов за дверью заставил его вскинуть голову. Но это была всего лишь горничная, вносившая в гостиную вычищенную медную плевательницу. Себастьян скрыл свое разочарование за сердитым взглядом, который заставил женщину попятиться в коридор. Когда же он перестанет прислушиваться к каждому шагу, каждому шороху за дверью, ожидая Пруденс?

За последнюю неделю она не провела и минуты с ним наедине. Пруденс неизменно спускалась из своей комнаты к обеду. Но встречаясь с ней глазами, Себастьян обнаруживал, что взгляд девушки полон презрения, причину которого он не мог отыскать, и это заставляло его сердце сжиматься от боли. Стопка писем, адресованных ей, лежала на столе нетронутой. Каждый день, на рассвете, он мерил шагами библиотеку, прислушиваясь к эху своих шагов. Этим утром, отчаявшись дождаться Пруденс, он вернулся в постель и провалялся до полудня, проснувшись еще более вялым и раздражительным, чем прежде.

Под столом туфелька Девони, украшенная бантами, уже в третий раз, скользнула по его ноге. Триция завладела другой его ногой. Себастьян чувствовал себя так, словно оказался опутанным какой-то змеевидной лианой, которая будет высасывать из него кровь до тех пор, пока не выпьет всю до капли.

Бронзовые с позолотой часы на каминной полке отсчитывали бесконечные минуты, пока Девони собирала свои карты и целое столетие раздумывала, какой из них пойти.

Себастьян расслабил узел галстука. На всю оставшуюся жизнь он стал добровольным пленником изящной гостиной и огромного дома, утонченная роскошь которых угнетающе действовала на него. Во всем убранстве чувствовалась рука Триции: в хрупких фарфоровых статуэтках, расставленных на позолоченной каминной полке, крошечных розах, вышитых на парчовых диванных подушечках, легких линиях чайного столика в стиле шератон. Все это заставляло Себастьяна чувствовать себя неуклюжим гигантом, помещенным в кукольный домик.