И телом, и душой - Екатерина Владимирова Страница 35

Смущенно потупив взгляд, Лена лишь кивает в ответ, неспособная сделать что-либо еще.

— Ничего себе! — присвистнув, воскликнула Аня и откинулась на спинку стула. — Никогда бы не подумала, что после стольких лет… Он же уехал куда-то. В Сибирь, что ли?

— В Новосибирск, — подсказала Лена, теребя в руках салфетку.

— Ага, — поддакнула подруга. — Да вообще-то без разницы! — отмахнулась она, мимоходом быстро поблагодарила официанта, принесшего заказ, даже не глядя на него, а потом проговорила задумчиво: — Не думала, что он вернется в город, все-таки столько лет прошло. Десять, да? — она покачала головой, поцокала языком, а потом вдруг осеклась и выпалила: — Подожди, а откуда ты узнала об его приезде?

Подозрительный взгляд в ее сторону, и Лена вновь чувствует, как щеки начинают пылать.

— Я встретила его, — пробормотала она смущенно. — На благотворительном вечере, куда мы с Максимом ходили… Помнишь, я тебе говорила о нем?…

Аня напряглась, привстала на стуле, наклонилась над столом.

— Подожди-ка… — пригвоздила Лену взглядом к стулу. — То есть, ты хочешь сказать, что Максим тоже видел его?

Ладони вспотели, и Лена разжала их, покомкала салфетку дрожащими пальцами, а потом выговорила:

— Видел… Но они так и не познакомились…

— И слава Богу! — воскликнула подруга, вновь откидываясь на спинку стула. — А то сейчас твоему Андрею в самую пору было бы заказывать поминальную службу!

— Аня! Что ты такое говоришь?! — возмутилась Лена и вновь зажала салфетку в руках.

— А что? — удивилась Аня. — Ты будто сама не знаешь, что твоему Максу палец в рот не клади, дай поревновать тебя даже к фонарному столбу! — она скрестила руки на груди и приподняла вверх брови. — А тут, моя дорогая, не фонарный столб. Тут мужик. Реальный такой мужик, маячит на горизонте, светится, здоровается, да еще и друг детства! Кстати, насколько мне память не изменяет, да еще и красивый мужик при том? — вопросительный взгляд на Лену, но та лишь качает головой.

— Это неправда… — бормочет что-то, чтобы защитить Максима, как самка защищает своего детеныша

— Ага, как же! Мне-то со стороны виднее! — настойчиво выговаривает Аня и хмурится все сильнее — Он же контролирует каждый твой шаг, звонит то и дело, проверяет, где ты и с кем, что делаешь… — недовольно поджала губы — Это он только видимость делает, что его ни черта не интересует, а на самом деле…

— Ань, не нужно…

Аня наклоняется над столом, нависает над ним скалой, смотрит Лене в глаза.

— Вот скажи честно, ты ему сообщила, что идешь на встречу со мной?

Прямой вопрос, требующий прямого ответа. Но Лена не может произнести его. Сердце режет ножом.

— Нет?… — догадывается подруга, настойчиво ловя Ленин взгляд. — А почему?! Потому что прекрасно знаешь, как он отреагирует! В лучшем случае, пойдет вместе с тобой, а в худшем, вообще дома запрет! — Аня горько хмыкнула. — А все почему, знаешь?! Потому что считает, что я тебя совращаю и побуждаю к тому, чтобы ты от него ушла!

Сердце стучит так громко, что Лене кажется, его стук разрывает виски.

— Ты не делаешь ничего подобного! — воскликнула она.

— Но очень хочу сделать, — призналась подруга, опуская уголки губ. — Потому что вижу, что все девять лет, что вы вместе… — замолкает, не договорив, и это молчание дышит тяжестью недосказанности. Прикусив губу, Аня выговаривает, не глядя на Лену: — Этот брак уничтожает тебя. Максим уничтожает тебя.

И ей хочется возразить. Воспротивиться. Защитить. Но Лена не может этого сделать. Молчит, глядя на Аню затравленным взглядом.

Все внутри нее дрожит хрустальным колокольчиком, сердце бьется в кровь, пронзительно и отчетливо отстукивая каждый удар, как удар в набат. Ладони вспотели, потом задрожали от холода, пронзившего ее ледяной свежестью. А вдоль позвоночника — словно раскаленный провод. В кровь — словно яд медленного действия. В кожу — словно тысячи парализующих иголочек.

И уже не удается унять дрожь в теле, Лена до боли в ладонях, до впившихся в них ногтей, сжимает салфетку, словно та является ее опорой. Не удается унять дрожь в груди, дрожь предательски бьющегося сердца. Не удается схватиться за соломинку, чтобы спастись. Остается только падать в пропасть.

Лена поднимает на Аню полный вопросов взгляд.

— Андрей предложил встретиться, — проговорила она. — Я просто не знаю, что мне делать…

Подруга смотрит на нее, удивленно приоткрыв рот.

— То есть? Как это не знаешь, что тебе делать?

Сглотнув, Лена тихо выговаривает:

— Идти ли на встречу? Не будет ли это… предательством? Изменой?

— Ты что, с ума сошла?! — вскричала Аня, не сдержавшись. — Какое, к черту, предательство?! Какая измена?! Рехнулась, что ли?! — Лена втягивает плечи, а Аня продолжает наседать: — Ты просто сходишь в кафе со старым другом! ВСЕ! — всплеснула руками и покачала головой. — Ничего тут противозаконного нет и быть не может, ясно?! Что ты себе там надумала?! — горько поджимает губы, стискивает зубы и против воли произносит: — Это Максиму можно, значит, гулять направо и налево, а тебе теперь дома под замком сидеть, что ли?!

Сердце сжалось в груди, отдаваясь резкой болью в области горла.

— Прости, — тут же воскликнула Аня, облизывая пересохшие вмиг губы, и, схватив Ленину ладонь, сильно сжала ее в своей руке. — Прости меня! Боже, я не должна была этого говорить! Не должна была…

Лена горько улыбнулась и сжала Анину руку в своей.

Стрела, обильно смазанная ядом, попала точно в цель — в ее наивное глупое сердце.

И опять больно. Как же больно! Просто нестерпимо!

И как противно… Приторный осадок, отдававший гнилью, оседает на языке.

Лена прикрывает глаза, словно стремясь вырваться из окружающего ее мира. Сдерживает слезы.

Уйти, убежать, скрыться! Раствориться в неизвестности, темноте и пустоте. Так проще, так легче…

Как бы хотелось ничего не чувствовать… Не ощущать…

Тогда не было бы больно. Вновь и вновь.

Аня сглотнула, погладила Ленину руку подушечками пальцев и взмолилась:

— Родная, прости. Я не должна была так говорить! Это так больно, я понимаю… Прости!

Лена приподнимает ресницы, поднимает взгляд на Аню.

— Почему же?… Ведь это правда…

— Прости!

Лена молчит. Не знает, что сказать. Потому что сказать нечего?… Кажется, что слов для оправдания уже нет. И слов защиты тоже нет. Нет вообще ничего, что держало бы ее рядом с Максимом…

Только общая трагедия, которую когда-то назвали браком. Только общая боль, разрывающая в клочья все то, что когда-то было для них драгоценным.