Охота на последнего дикого мужчину - Анхела Валвей Страница 35

Моя бабушка поднимает листок и подносит его к глазам, но я уверена, что она не может разобраться в цифрах дона Харольдо. Тем не менее она несколько секунд смотрит на них через стекла очков. Потом пожимает плечами и отдает мне листок.

– Это все, что вы можете ей дать? – цежу я сквозь зубы.

– Да, и ни одной песеты больше, ни одной меньше. Или ни одного евро больше, ни одного меньше, если вам будет угодно. Я сегодня же выпишу вам чек, если ваша бабушка подпишет все документы и, конечно, если она согласна с условиями сделки и предложенной суммой.

– Вы можете выписать чек на предъявителя? – спрашиваю я.

– Если ваша бабушка пожелает. Однако я бы вам порекомендовал этого не делать, а если все же решитесь, примите меры предосторожности. Имейте в виду, что, если вы потеряете чек, нашедший его обзаведется приличной суммой в звонкой монете. Как в лотерее. Останется только сожалеть о потерянном.

– Да-да, – отвечает бабушка; потом хватает мою руку и шепчет мне на ухо: – Хорошо, но нам пора, Кандела, я хочу писать.

– Позвольте еще раз предупредить, что чек должен как можно быстрее поступить в банк. Очень опасно гулять с чеком на такую сумму.

– Не беспокойтесь, – я одариваю его доброй и искренней улыбкой. Не каждый день получаешь столько миллионов, поэтому не стоит скупиться на проявления симпатии.

Когда мы выходим на улицу, после того как бабушка сходила в туалет, я снова начинаю нервничать. Чек положен в кошелек на шейном шнурке и спрятан на груди под бюстгальтером, его шершавый край царапает мне сосок, а это не слишком приятное ощущение.

Хитрый тип, который только что обобрал нас, совершив самую блестящую сделку в своей жизни, был так любезен, что вызвал нам такси, и сейчас он сопровождает нас до машины и открывает дверцу.

– Сеньоры… – говорит он нудным голосом, пожимая нам руки. – Было очень приятно.

– Нам тоже. – Я награждаю его рукопожатием, от которого его пальцы хрустят.

– До следующего раза, молодой человек, – произносит бабушка.

Думаю, что самым разумным было бы отправиться прямо в банк и положить деньги на свой счет. Я проверяю время на часах и… – черт возьми! – все банки закрылись четверть часа назад. Боюсь, мне придется держать чек до открытия банка завтра утром, и тогда у меня будет ожог в районе соска. Возможно, лучше оставить чек дома, не знаю. Мы потеряли много времени с доном Харольдо, хотя я начала вести с ним переговоры много дней назад. Вот наказание, думаю я, такова уж моя судьба.

Я делаю раздраженный жест. Впрочем, самое главное, у меня теперь есть деньги. Все в порядке, и я могу спокойно спланировать свою жизнь. Так на что же мне жаловаться? Я полечу в Бразилию, разыщу там отца, а если даже мне не удастся его найти, я позагораю, спокойно поразмышляю и решу, что делать в будущем. У меня недостаточно денег, чтобы до конца своих дней отращивать задницу, лежа на диване, или наблюдать, как над террасой проплывают облака, но все же с данного момента моя жизнь станет гораздо слаще, потому что теперь есть фундамент, на котором можно начать строить все что угодно. Возможно, я поделюсь с Амадором, если ему это будет по вкусу, тем более что у него есть больше прав, чем у меня, наслаждаться этим подарком, а кроме того, он мужчина, которого я люблю.

Я больше никогда не буду заниматься трупами и страдать от зловония мертвых тел. Теперь я почти свободна, и меня интересует жизнь как сложная система, ее нестабильность и процессы накопления. Чем больше элементов находится во взаимосвязи и зависимости друг от друга, тем сложнее система. Например, мой дом, моя семья, мои влюбленности и мой разум – все это моя элементарная система ежедневного выживания. Да, мне интересно жить, и это единственное, о чем я думаю сейчас.

Я достаю десять тысяч и отдаю бабушке, которая быстро хватает их и прячет в сумку. Я сообщаю таксисту адрес нашего дома.

– Кандела, не знаю, какое у тебя мнение, но мне показалось, что сеньор, который дал нам деньги, похож на мошенника, – тихо говорит мне бабушка.

– Ну, можно и так выразиться.

– Мне не нравятся мошенники, Кандела, – продолжает она, крепко вцепившись в свою сумку руками со вздувшимися венами. – У меня был поклонник, который занимался мошенничеством, но я ему отказала, и правильно сделала. Это было до того, как я вышла за твоего дедушку. Гораздо раньше.

– Он занимался мошенничеством? – рассеянно спрашиваю я.

– Да, но имел дело не с деньгами, как этот сеньор из магазина.

– А с чем?

– Он выступал как фальшивый свидетель, – сообщает она мне таинственным голосом. – Когда шел суд, он предоставлял ложные свидетельские показания. Ему за это платили. Думаю, он не слишком хорошо закончил.

– Меня это не удивляет.

– Кандела, если хочешь, иди домой, – говорит она мне, когда мы вылезаем из машины и я расплачиваюсь с таксистом. – Я куплю лотерейные билеты, а потом пройдусь по «Корте-Инглес», чтобы подышать воздухом.

– Ты хочешь дышать воздухом в «Корте-Инглес», бабушка?

– Да, кондиционированным воздухом. Сейчас такая жара, что мне не хочется сидеть дома. Передай своей матери, чтобы она не оставляла мне еду, я съем мясное филе в каком-нибудь ресторане. Официанты здесь меня уже знают и всегда хорошо обслуживают. – Она останавливается, на секунду на что-то отвлекшись. – Странно, но у меня разыгрался аппетит, а насколько я помню, когда такое случилось последний раз, я еще не была старухой. Кандела, может, это звучит дико, я чувствую себя как тогда! – говорит она тоном заговорщика, как будто признается, что тоже когда-то была молодой, хотя это и было очень давно.

– … Я сказал, что она до-дождется, и уж тогда ей мало не покажется, шлю-шлюха и сви-сви-нья… – Складывается впечатление, что Антонио заикается, но, немного прислушавшись, я начинаю понимать, что это не заикание. Просто у него сильный акцент, свойственный многим цыганам юга Андалусии, Каталонии, да еще и проблемы с произношением, вызванные сильным опьянением, так что странные звуки, которые он издает, вызывают ассоциацию с музыкальной установкой, когда игла буксует на виниловой пластинке.

– Похоже, вы не слишком хорошо жили, да? – комментирую я его слова со свойственной мне проницательностью, испытывая безбрежный страх, который буквально скручивает мои внутренности.

– Жи-жизнь, как у ско-скорпиона, вцепившегося в пе-петуха. Она была скорпионом, а я петухом, – с полной серьезностью объясняет мне Антонио Амайо. – Я до-должен был отвернуться, когда впервые увидел Лолес. Ушла, и черт с ней.

Пусть ей пусто будет в Кадисе вместе с ее семьей. – Он ненадолго замолкает, глядя в звездное небо над пляжем. – Даже разогреть в постели не могла. Ни на что не годна, проклятая. Но лучше было ее не трогать – крепка на руку. А потом я получил фото. – Он засовывает руку в задний карман брюк, достает что-то и показывает мне фотографию, которую мы с Бренди вырезали из видео с Виктором и анонимно послали с указанием имени и адреса нашего бывшего свояка. – Она во всей красе трахается с каким-то типом. Если бы она уже не у-уехала, когда я получил это по почте, я бы содрал с нее все волосы и сварил бы ее в супе. Я навестил этого петушка, но даже пальцем не тронул. Извини, что такое дерьмо тебе рассказываю. Я хотел выдрать его поганый член, чтоб не повадно было… Понимаешь?