Шаг за край - Тина Сескис Страница 35

— Ничего смешного. Уверена, она меня ненавидит.

— Кошечка моя, Кэт Браун, никто не смог бы возненавидеть вас, — сказал тогда Саймон, и я поняла: это неправда, как же быть со всеми теми в конторе, кто считает, что путь наверх по карьерной лестнице агентства я проложила себе, переспав с Саймоном. Как с моим мужем быть?

Представ перед высокими стеклянными дверями, над которыми, высоко над головой, сияли травленым металлом четыре фамилии, я больше не чувствовала себя скованной, неуместной, как в ту самую первую пятницу, когда на мне были жуткое черное платьишко и одолженный шарфик. Теперь мои наряды ничуть не хуже, чем у остальных девушек, я полностью упакована, вид у меня богатый и холеный, лоск соблазнил меня настолько, что самой удивительно. Да, ныне я полноценная подделка.

Вхожу в вестибюль, словно бы я владелица этих мест, иду мимо мебели причудливых форм, красотки–референта, недавно взятой в приемную, и в лифте со стеклянными стенками поднимаюсь на третий этаж. Я прихожу первой, сажусь за свой рабочий стол, включаю ноутбук, сверяюсь со своим расписанием, хотя и без того знаю, что в нем значится. Планерка по состоянию дел в отношениях с клиентом, рекламирующим дезодоранты, — сегодня днем; творческое представление отчета по крупному автомобильному заказчику — в среду утром; награждения пройдут в пятницу.

Пятница

Идти не хочу, но знаю, что придется: Тигра непременно будет ждать этого, и я не могу придумать ни одной отговорки, во всяком случае, ни одной, подходящей для того, чтоб ей представить. Мы стоим за то, чтобы вручить награду дезодоранту «Откровение», телевизионную рекламу которого снимали в Испании в горах за Малагой. Тогда я порадовалась, что осталась чиста перед законом, вернув себе девичью фамилию, — то есть, я имею в виду, что смогла пользоваться своим паспортом. Впрочем, проход через таможенный контроль едва полжизни у меня не отнял. Не столько от страха быть пойманной на чем–то, сколько оттого, что помнила, как примерно в то же время я должна бы была взять с собой сына на его первые каникулы за границей… впрочем, само собой, двойная порция водки в самолете помогла немного приглушить эти воспоминания.

Та поездка в Испанию обернулась благом для меня. Солнце сияло, отношения со всеми ладились (не без помощи бокала сангрии, само собой), а в последний день главного героя (очаровашка!) сбросил в кусты пони, на котором тому полагалось скакать верхом; как только мы убедились, что очаровашка не пострадал, то принялись хохотать до колик, тем более что все это было снято на камеру.

Я даже не вижу, а ощущаю величавую поступь входящей Тигры. У нее крашенные под серебро пряди и наверняка фальшивый загар, однако ей удается выглядеть стильно, ухоженно, вообще, внешность у нее совершенно замечательная, должно быть, ей ботокс колют. Стиль ее одежды (шитой на заказ) — классический, веяний последней моды она избегает, и это ей идет. Признаюсь, хотела бы я выглядеть так же в ее возрасте. В последнее время частенько ловлю себя на том, что совершенно свободно задумываюсь о будущем исходя из того, что в конце концов оно непременно у меня будет, и вновь дивлюсь тому, как круто повернула я жизнь и в ту первую неделю, и в эти прошедшие месяцы… хотя и не люблю слишком много ломать голову над тем, куда повернула.

— Доброе утро, — рычит Тигра.

— Привет, Тигра, — отвечаю я несколько жизнерадостнее, чем у меня на душе. Пытаюсь отыскать и произнести какие–то слова, она все еще действует мне на нервы. — Как провели выходные?

— Отлично, — рубит она, я понимаю, что это не так, и жалею, что спросила.

Тигра, конечно же, сама мне не рассказывала, но я знаю, что сейчас она переживает свой второй развод и, по–моему, меняет жилье: перебирается из старинного семейного особняка в Барнсе в шикарную квартиру в элитном доме за «Харродсом [16]”. Я ей сочувствую, но сказать ничего не могу: мне знать не полагается. Только я все же знаю: мне Саймон рассказал, — а так в агентстве про это известно очень мало и немногим. Только я хорошо умею держать язык за зубами, потому Саймон и делится многим со мной. В последние дни я вообще как дублер его жены, лицо, кому он готов поверить свои надежды и страхи, с кем можно обсудить агентстские сплетни, человеческой душой, у которой рад найти утешение и совет. Увы, настоящую его жену интересует лишь то, как продвигается обновление одного из их домов, или уроки игры в теннис, рассчитанные на двадцать недель, или какой новый автомобиль ей следует купить взамен ее «Порше», которому уже целый год. Мы с ней никогда не встречались, только по телефону говорили, но обо всем этом мне поведал Саймон, и судя по тому, как она со мной разговаривала, я полагаю, что это правда. Их восьмилетний сын учится в интернате, так что ей даже о нем не приходится заботиться. Нет, я диву даюсь на мать двадцать первого века, способную бросить своего малыша на произвол судьбы, предоставить тому самому карабкаться к жизни в стенах устаревшего учебного заведения… тут ирония булавкой колет, слезы жгут — и я снова возвращаюсь в утро понедельника.

— …так что они ожидают, что увидят первые прикидки уже сегодня, — заканчивает свою речь Тигра, а я ни слова из нее не слышала и даже не понимаю, о ком из клиентов говорится.

— У-у? Да, конечно, само собой, Тигра, — говорю, и нам обеим ясно, что я без понятия. Тигра рычит:

— Ради бога, Кэт, я что, все снова должна повторять? Я Саймона предупреждала, что вам этого не потянуть, у вас же, по сути, нет никакого опыта.

— Прошу прощения, Тигра, — говорю. — Не в том дело. — Пытаюсь говорить в шутливом тоне, но от ее взгляда страх меня до потрохов пробирает и тон выходит писклявый. — Я еще кофе не пила, и, боюсь, мне трудно въехать: малость от понедельничного утра не отошла. Вы кофе хотите?

— Ладно, — говорит она после паузы, и, по–моему, на этот раз я выкрутилась.

Из консультации Эмили вернулась потрясенной. В то утро она отправилась выяснить, что ненормального обнаружилось, когда у нее брали последний мазок. Бен предложил сопроводить ее, но она ответила отказом, сказав, что все хорошо, сегодня ей ничего не скажут и ему незачем отпрашиваться с работы. И в этом была не права. Сидела, нервничая, в виниловом серо–зеленом кресле режуще–ярко освещенной приемной, листая какой–то древний номер журнала «Ридерз дайджест», когда к ней подошла медсестра и попросила заполнить какой–то бланк: необходимо получить кое–какие сведения, прежде чем ее примет доктор. Эмили взяла бланк на черной пластиковой подложке с защепкой и по привычке потянула в рот кончик ручки, прикрепленной к подложке ниткой, которая (как в наказанье!) оказалась противно–сальной, и глянула на вопросник. Имя–фамилия, адрес, дата рождения, принимаете ли в настоящее время какие–либо лекарства (нет), имеются ли другие заболевания (нет), переносили ли в последние пять лет какие–либо операции (нет), дата последней менструации (?).

Эмили поискала в памяти ответ на этот вопрос — и ничего не нашла. Когда у нее в последний раз месячные были? Вспомнить не удавалось. До их летнего отпуска или после? Точно не было, пока они оставались на самом Крите. Она не знала, что и подумать. В конце концов поставила вопросительный знак и положила бланк на столик медсестры. Опять сидела, уже встревоженная, пытаясь мысленно вернуться на несколько недель назад, но в последнее время на работе была такая запарка, что она вообще не могла припомнить, были ли у нее месячные вообще. Сверилась с дневником. Они вернулись с отдыха… когда?.. пять недель назад. Значит, должно бы быть больше пяти недель тому назад. Намного больше, чем пять недель назад. Она снова взяла журнал и полистала пожелтевшие страницы. Никак не могла сосредоточиться. Раскрыла сумочку, достала мобильник и подумала, не позвонить ли Бену, у него спросить, может, он знает, но кругом были чужие люди, ей не хотелось, чтобы они слышали, а уйти из приемной опасалась: вдруг ее позовут? Подумала, не отправить ли смс–сообщение, но муж решит, что она с ума сошла, у него об этом понятия еще меньше, чем у нее.