Срывая маски - Сандра Мэй Страница 36

Каждый день, каждую неделю случались маленькие чудеса. То дом засияет вымытыми окнами — раньше они казались бельмастыми и подслеповатыми глазищами какого-то чудовища. То возле подъезда в старых покрышках расцветут последние, предзимние петунии и астры.

То чудесным образом загорятся лампочки на всех этажах.

Потом привыкшие к активному образу жизни подростки взялись за двор — вела в бой их, разумеется, Аманда. Из все тех же бесчисленных покрышек выросли горки и хитроумные лабиринты, повисли качели, появился маленький автодром, где можно было безбоязненно гонять, хоть на мотоциклах, хоть на велосипедах.

Армия малолетних художников без устали раскрашивала двор во все цвета радуги, хулиганье постарше училось работать не шприцем и ножом, а молотком и пилой — и вскоре у подъезда появились скамейки для вредных старух и многочисленных молодых матерей.

Ник теперь улыбался, входя в автобус, и соседи улыбались ему в ответ. Дождливых дней тоже почему-то стало значительно меньше.

И все чаще Ник задумывался о том, что надо бы и ему сотворить какой-нибудь фокус для любимой…

Я проснулась рано утром. Я вообще привыкла вставать в несусветную рань, но семейная жизнь как-то расхолаживает, а, кроме того, в Манчестере не надо задавать корм лошадям и хищникам.

Но сегодня утром я проснулась очень рано.

Из открытого на кухне окна тянуло свежестью. Я узнала этот запах и засмеялась: так пахнет самый первый снег. Не верьте занудам, уверяющим, что снег ничем не пахнет.

Как была, голышом, — мы уж как-то привыкли с Ником спать голыми, — я поскакала на кухню и спряталась за занавеску, чтобы полюбоваться первым снегом, пока не проснулись все остальные. Ник спал сном младенца…

…еще одну секунду, потому что я тут же завизжала от того, что увидела в окно… Я завизжала так, что он сорвался с кровати и тоже голышом примчался в кухню спасать меня.

Ник долго хохотал… А я плакала, смеялась и била его по железному пузу, а потом он меня унес в постель и согревал… минут двадцать. Потом я согрелась, и мы занялись любовью по-настоящему.

А потом мы оделись и торжественно вышли на улицу, и к этому времени кого там только уже не было! Весь дом вывалился посмотреть, что за подарок приготовил коп для своей циркачки.

На белом снегу тропическим цветком распустился шатер. Был он красный и желтый, и зеленый, полосатый и веселый.

Остро пахло хищниками, и метался в новой просторной клетке тигр Маль, одноглазый, но вполне бодрый. А в соседних демонстрировали клыки львы, извивались муаровыми лентами две пантеры, бешено лупили по опилкам хвостами леопарды…

Пар бил из ноздрей красавцев-скакунов, плюмажи колыхались над гордыми головами, и склонялись умные лошадки в традиционном цирковом «комплименте», косили лукавыми глазами, подмигивали и клянчили сахар.

Оглушительно лаяли разнокалиберные пудели вокруг фрау Штюбе, кувыркались и танцевали вальс.

И кочевые наши фургоны отгораживали мой цирк от остального мира — не из гордости или презрения, а просто затем, чтобы не мешать остальному миру жить его скучной, размеренной жизнью.

И почуяв донесшийся оттуда, из-за фургонов, запах опилок и зверей, пота и пудры, я бросилась туда бегом — только взглянула умоляюще на моего Ника, а он улыбнулся и подмигнул.

И я бежала со всех ног, а навстречу мне уже спешили те, кого я никогда в жизни не променяю ни на какие сокровища мира.

Клод, с которым я первый раз целовалась на крыше нашего фургона, воздушный гимнаст.

Мими, наездница и дрессировщица.

Марита, моя юная «бабачеха», мать моего трехлетнего дяди.

Рико, Шарль, Франко, Тос, Анита, Белль, Жан, Жерар…

Торопливо поспешала Блистательная Жози Солейль, Мамаша Солейль, душа и кровь нашего цирка, приемная мать всех детей, рожденных и выросших в опилках, прирожденная артистка, красивая женщина, которую и через десять лет не рискнут назвать старухой. Прежде всего, это просто опасно для жизни…

И впереди всех несся мой дядюшка Карло, мой родной дед, тот самый, который выгнал из цирка моего родного отца, своего сына и наследника Марио Моретти. Выгнал за то, что тот соблазнил и бросил мою юную мать, звезду цирка Моретти Франческу Конти. Мой прекрасный дед, щедро подаривший свою фамилию двум десяткам юных щенков, рожденных в опилках. Мудрый и талантливый инспектор манежа, потомственный циркач Карло Моретти.

Еще торопился мне навстречу высокий старик с пронзительным и ехидным взглядом — папаша Ги, король контрабандистов, и поддерживал его под руку — или за руку держался? — интересный моряк средних лет, помощник капитана парома «Жозефина», галантный Анри Лебен, сын Гийома Лебена…

И когда все они меня перецеловали, когда я задохнулась от счастья и обернулась — то увидела, что стоит рядом с нами и улыбается здоровенный мужчина с переломанным в нескольких местах носом. Высокий и мощный, неуклюжий на вид, седеющий мужчина с изумленными серыми глазами ребенка и огромными кулаками боксера…

Мой муж.

Утреннее солнце разбрасывало вокруг белые и синие искры от первого снега. И стояли вокруг меня мои сапфиры и бриллианты, мои рубины и изумруды, мой золотой запас, мои «Восемнадцать Звезд», а над Цирком Моретти уже развевались разноцветные флаги, и звенела серебряная труба, возвещая новый день, новое представление и счастье без конца, на всю жизнь — и еще одну минуточку…

И тогда я поцеловала своего мужа, улыбнулась своей семье и отправилась в свой цирк.

И счастья было так много, что хватило на всех…