Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго Страница 36

— С каких пор?.. — Ана прикусила язык, поскольку ей очень хотелось напомнить мужу, что она вела бухгалтерию в течение нескольких месяцев, не жалуясь и не делая ошибок.

— Мы теперь справимся, — повторил он.

Уверенность Рамона в себе заставила ее призадуматься.

Возможно, она его недооценивала. Или же отцовство вынудило его сосредоточиться на своих обязанностях. Но то, что муж больше не советовался с ней, Ане совсем не нравилось.

В последующие недели Рамон, Иносенте и Северо трудились допоздна, и иногда Рамон возвращался в касону только утром следующего дня, чтобы переодеться.

Ана с нетерпением ждала возобновления супружеских отношений, и не потому, что они доставляли ей удовольствие, а потому, что Рамон и Иносенте воспринимали карантин слишком серьезно и старались держаться от нее подальше.

Вечером сорок первого дня Флора обмыла Ану теплой водой, ароматизированной измельченными лепестками герани. Горничная, казалось, волновалась не меньше хозяйки. С лица рабыни не сходила загадочная улыбка, словно ее возбуждала мысль о том, что ожидает сегодня Ану и Рамона.

Когда муж вошел, Ана сразу заметила, что он изменился. Она была готова к тому, что он будет, как всегда, нетерпелив, и не ошиблась. Но теперь Рамон казался еще более отрешенным и стремился покончить со своими супружескими обязанностями как можно быстрее. А потом, как обычно, скатился с разочарованной жены и тут же заснул.

Близнецы больше не чередовались на ее ложе. Иносенте иногда навещал их, ужинал, сидел на веранде, курил, обсуждал дела с братом, иногда в присутствии Северо, иногда без него. После удара колокола, который предписывал рабам гасить свет, Флора обмывала Ану. Рамон понимал, что жена готова, когда служанка спрашивала, не нужно ли ему чего-нибудь. Он отпускал Флору и ложился в постель. Рамон исполнял супружеские обязанности не всякую ночь, однако Иносенте больше никогда не открывал дверь их спальни и вроде бы даже избегал Аны.

Мигель проводил большую часть дня с Инес, жадно высасывая молоко из ее груди. А когда малыша приносили Ане, Флора с кормилицей стояли рядом, словно опасаясь, что мать его уронит. Тетушка Дамита навещала мальчика всякий раз, как приходила проведать свою семью на гасиенде Лос-Хемелос.

— Берите ребенка вот так, сеньора, — показывала тетушка Дамита. — Поддерживайте головку, чтобы она не висеть.

Ана прижимала сына к себе, наслаждаясь теплом его тельца, но вскоре возвращала младенца повитухе, Инес или Флоре. Он был таким крошечным и беспомощным, она не знала, что с ним делать.

— Ему понравится, если вы спеть, сеньора, — предлагала Флора.

Они с Инес постоянно пели малышу. А еще они ворковали, улыбались, щелкали языком, чтобы развлечь Мигеля. Ана не могла заставить себя делать то же самое и чувствовала неловкость, гримасничая ради удовольствия малыша. Его большие глазки пытались найти ее глаза, но Ана избегала его взгляда, словно ему было известно о ней нечто такое, чего она не знала.

— Я не привыкла нянчиться с младенцами, — говорила она, возвращая Мигеля Флоре.

Та молчала, но по ее лицу было видно: горничная считает ее плохой матерью.

Беременность Аны была не слишком трудной, однако она замечала, что не похожа на других матерей, по крайней мере на тех, которых видела вокруг. Женщины-рабыни на гасиенде, даже понимая, какая судьба ожидает их детей, частенько поглаживали свои растущие животы, словно хранили внутри сокровище. Они привязывали младенцев к груди или, когда малыши подрастали, носили их на спине, как будто не хотели отпускать от себя. Наблюдая за этими женщинами, Ана надеялась, что тоже будет всем сердцем любить свое чадо, что его появление на свет утолит ту жажду нежности, которая мучила ее с детских лет. Но Мигель не заполнил пустоты. Она убеждала себя, что это равнодушные родители сделали ее такой, передали по наследству неспособность любить даже плоть от плоти своей. Однако проще простого было обвинять родителей в том, что она не любит малыша. Когда Ана брала ребенка и он тянулся к ней своими маленькими ручками, она чувствовала острую боль, но не любовь терзала ее, а сомнение. Кто, Рамон или Иносенте, был отцом ребенка?

Флора, Инес и Дамита по очереди присматривали за Мигелем и только пару раз в день приносили его к матери на несколько минут. Иногда Ана испытывала чувство вины из-за того, что уделяет ребенку мало внимания, но она видела, каким крепким он растет. Ее воспитывали горничные и служанки, и ничего плохого не случилось. Да, она росла в одиночестве, но Мигелю повезло. На плантации было несколько младенцев и малышей, которые уже начали ходить, поэтому от отсутствия компании ему страдать не придется. Рамон и Иносенте говорили о белых семьях с детьми, в том числе о Луисе с Фаустиной и двух их сыновьях, но Ане не хватало времени на прием гостей и ответные визиты. Вероятно, теперь ей придется изменить привычки, чтобы Мигель встречался с детьми, равными по положению. Сама мысль о необходимости подчинить свою жизнь ребенку раздражала Ану. Его присутствие возмущало ее, словно сын появился на свет, дабы еще больше усложнить ситуацию.

Благодаря накопленному за год опыту сафру 1846 года они завершили с лучшим результатом, хотя и с дефицитом бюджета. Новые поля еще не были готовы к следующему сезону, однако дополнительные участки уже расчистили под посадки. Прессу для сахарного тростника требовался капитальный ремонт. Жернова износились и частенько нуждались в починке, поэтому приходилось то и дело останавливать работу. Северо советовал приобрести паровую машину, но на ее покупку, транспортировку и установку ушло бы много денег, к тому же работников пришлось бы учить обращаться с новым оборудованием.

На время сафры наняли пятнадцать мачетерос для рубки тростника и несколько кампесинос для менее квалифицированных работ вроде переноски, перевозки и скирдования стеблей. Рамон и Иносенте признали, что рабов на плантации недостает.

Северо Фуэнтес нашел десять человек, и когда близнецы подсчитали расходы, то обнаружили очередную прореху в бюджете. Не поинтересуйся Ана подробностями, Рамон и Иносенте так и не рассказали бы правды, поскольку не желали раскрывать ей истинное положение дел, ставшее по истине катастрофическим. Она только тогда узнала о том, что братья заняли денег у дона Эухенио, когда из Сан-Хуана пришло письмо, адресованное нотариусу из Гуареса, который должен был передать оговоренную сумму Луису Моралесу. Мало того, оказалось, близнецы купили еще земли, взяв ссуду у соседа.

— Вы не сказали мне о новой сделке, — заметила Ана, стараясь скрыть досаду.

Рамон пожал плечами:

— Мы не могли упустить этот участок.

— Брать деньги у отца или тратить наши собственные деньги — одно дело, но занимать у незнакомца опасно.

— Он не незнакомец. Он был близким другом нашего дяди. Мы с Иносенте знаем, что делаем. Не беспокойся.

— Мы договаривались вести дела втроем. А теперь вы скрываете от меня…

— Это наше дело, Ана. Мы не видели, чтобы другие женщины в округе занимались мужскими делами.