Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры - Ольга Эрлер Страница 36

— Хорошо, что разбудил. Как бы я пропустила такой восход! Мне хорошо с тобой. У тебя такое покойное лицо, в жизни не подумаешь, что ты спал три часа. Мне кажется, я умирая, буду вспоминать тебя сейчас: серое небо на краю Сирии, песочные узоры на дюнах, это игру теней и света, твое лицо… У меня так много картин в памяти, которые я буду вспоминать перед смертью, что я и не умру никогда, вспоминая и вспоминая… — Она нежно улыбнулась и взяла руки Александра в свои. — Ты мне так близок…

— С чего начнутся твои воспоминания?

— С самого начала! Когда я тебя увидела, меня пронзила не стрела Эроса, а мощнейшая молния, равная по силе той, что рассоединила землю и небо, Гею и Урана. И этот огонь во мне… «не потухнет и не угаснет», — прибавила она детскую шутку, стесняясь своей патетики.

— А что ты думала тогда?

— С каким-то спокойствием обреченности я сказала себе: «Ах, вот это, значит, ОН. Значит, он — это он!» — она улыбнулась и прибавила от смущения: — Любишь о себе слушать?

— Теперь и в моем списке «воспоминаний перед смертью» прибавилось: «Он — это он».

Они долго глядели друг другу в душу. «Мы так близки». Серое небо, мокрая пустыня и бесконечная нежность в глазах, белый диск солнца за плотными облаками, затихший мир, два смертных существа — мужчина и женщина, любовь и вечный мир.

* * *

«То, что меня раньше так мучило, сейчас переполняет блаженством. Я чувствую себя самым состоявшимся человеком на земле. Мои силы и возможности безграничны, я не знаю страха и преград ни в чем. Я чувствую себя равной богам, я счастлива счастьем неземного размаха. Как будто мне открыты все тайны мира!» Геро долго раздумывала над этими словами Таис, и собственная жизнь показалась ей скучной и серой, а сама она — скучной и серой. Малоутешительный вывод и вредный. Геро, конечно, постарается, не принижая жизни Таис, найти и в своем существовании нечто, достойное гордости. Но пока что, в эту самую минуту, эта задача казалась ей не из легких. Ладно, не будем паниковать, надо просто отложить решение на потом. Жизнь всегда подскажет совет, не к чему горячиться, это не ее стихия.

А за Таис Геро радовалась безмерно. Она ведь так намучилась! Да еще неизвестно, как сложатся их отношения — никто не знает своей судьбы. А жизнь может быть беспощадной, причем ни за что… Конечно, Александр отличается от других мужчин, как орел от воробьев. Геро это уяснила с одного взгляда или… нюха? Это только кажется, что он — как все, один из всех, похож на всех, да только на него-то как раз никто и не похож.

Геро бросились в глаза его подкупающая дерзость, обаяние удали, которая делает симпатичным даже отпетого разбойника. Он, несомненно, достойнейший человек, но одним добрым сердцем не добьешься в жизни того, чего добился он, и одной лаской не подчинишь людей своей воле. Для властвования необходима тонкая смесь любви и страха. Богов ведь тоже не столько любят, сколько боятся. Таис видит его своими глазами, может, видит недоступное остальным, такие глубины, которых он сам в себе не подозревает. Но она и не представляет, что царь может быть не таким, каков он с ней. Милостивые боги, пусть она никогда не окажется разочарована своим сказочным принцем — македонским царем. Жизнь бьет и корежит даже таких сильных людей, как он. Пусть они будут счастливы! Таис просто излучает нежность и сердечность, видимо, это и есть любовь.

Неужели есть на свете любовь? Раз в миллион лет… И это как раз тот самый раз! Геро вытерла слезы, удивляясь себе.

Таис писала ей, что жизнь рядом с Александром подчинена совсем другому ритму. Теперь, окончательно переехав из Афин в македонский лагерь, Геро на своей шкуре убедилась в ее правоте. О скуке афинского существования, а Афины с уходом греков на восток действительно напоминали заштатный город, Геро быстренько забыла. Тут за день происходило столько, сколько в Афинах — за месяц. Даже если они оставались в лагере, приходилось иметь дело со столькими разными людьми, что впечатлений за день хватало, чтобы ночью упасть в постель и забыть, как тебя зовут. А если оказывались на марше, то изматывала дорога, чаще всего пешком или на тряской повозке.

Ведь одно дело бодрящая получасовая верховая прогулка, а совсем другое — провести в седле целый день, одно — удовольствие немного побродить по окрестностям, другое — в любую погоду, по любому бездорожью, в удушающей пыли, в грязи, в жаре или холоде проделать заданный отрезок пути.

Разница между наслаждением и мукой зависит от дозы и степени необходимости.

После особенно напряженных переходов уставали так, что, не раздеваясь, падали на подстилку и засыпали без ужина, зная, что с первыми лучами солнца надо будет снова отправляться в путь. А если выдавалась более длительная остановка, то наверстывали недостаток сна отсыпанием до следующего вечера. Утомляли непрекращающиеся бытовые заботы — погрузить и разгрузить свой скарб, обеспечить едой и водой животных, приготовить ужин, постирать, помыться, если возможно, устроить ночлег, узнать планы на следующий день, принять гостей. А без этого почти не обходилось: мужчины быстро раскусили, что Таис всегда обогреет, накормит и обласкает любого страждущего, и охотно ходили к ней в гости. Она с таким пониманием, уважением и нежностью относилась к людям, что им не оставалось ничего другого, как отвечать ей тем же.

Сейчас, осенью 332-го, они находились в Палестинской Сирии, в лагере, разбитом в окрестностях осажденной Газы, на подступах к пустыне, в 20 стадиях от моря, по которому прибывало продовольствие, вода, фураж и, самое главное, — осадные машины из Тира. Каждый день войскам и обозу требовалось 265 тысяч литров воды и 220 тонн зерна и фуража. 880 тонн запасов продовольствия, привезенные с собой, быстро истощались. Скудная засушливая местность вокруг Газы не могла даже частично прокормить армию, поэтому приходилось доставлять провиант издалека [17]. И проторчать им в этой глуши пришлось долго. Пока технику дотащили по песчаному бездорожью с побережья, собрали и втянули на готовую 50-метровую рампу, пока саперы делали подкопы, пока тараны под дождем стрел долбили стены, пока камни из катапульт помогали им сокрушить их, прошло два месяца. Защитники сопротивлялись мужественно и отбили три попытки штурма.

Как-то утром в лагере, разбитом подальше от места боевых действий вокруг пыльного оазиса, Таис столкнулась с Леонидом, возвращавшимся с ночного дежурства. Он смутился и отвел глаза. В последние месяцы он перестал приходить к Таис запросто, и виделись они редко и только на людях. Задушевность их разговоров ушла в невозвратное прошлое, Леонид избегал встреч, и Таис это устраивало. Сейчас же, столкнувшись чуть ли не лбами, невозможно было разойтись как ни в чем не бывало. Хотя Таис была менее смущена — все ее существо занимало счастье, для других чувств оставалось мало места, — но достаточно для того, чтобы начать разговор с самой неподходящей фразы:

— Ах, Леонид, что ты не заходишь?

Так как лицемерия она не переносила, то сама рассмеялась своей глупости.