Очарование страсти - Джейн Арбор Страница 36

— Сто лет? — улыбнулась Лин.

— Ну, во всяком случае, месяцы и месяцы, — согласилась Пэтси. И Лин, которая измеряла свою жизнь в Бродфилде не месяцами, а годами, постаралась подавить чувство уныния, охватившее ее при мысли, что теперь, уже очень скоро, Пэтси не будет делить с ней эту жизнь.

Пэтси вернулась к своей работе в отдельных палатах, и обе девушки были очень счастливы своей дружбой, даже если Лин и чувствовала ту разделяющую их в будущем черту, которую создала помолвка Пэтси. Они все еще проводили свои недолгие свободные часы вместе, но, когда у Пэтси был выходной, она всегда была с Майклом, и, хотя они иногда убеждали Лин съездить куда-нибудь вместе с ними, она упорно отказывалась. Однажды Пэтси предложила поехать с ними, взяв четвертым Тома. Но Лин сумела как-то мягко, под благовидным предлогом отказаться.

Жизнь в больнице шла раз и навсегда заведенным порядком день за днем; казавшаяся бесконечной зима стала отступать перед приближением весны. Пришло официальное уведомление о присвоении Лин звания старшей сестры.

И вскоре Пэтси появилась днем в комнате отдыха, с важным таинственным видом.

— У нас среди больных кто-то новенький, — провозгласила она.

— Хорошо! Теперь у вас появятся дела в отдельных палатах, а то всем известно, что вы там большую часть дня возлежите на шелковых подушках, благо делать нечего, — поддразнила ее Лин.

— Нет, в самом деле! Угадай, кто?

— Ну, не знаю. Ты все равно ведь умираешь от нетерпения? Ну и скажи сама — кто?

Пэтси набрала воздуха в легкие:

— Так вот, это сама мисс Адлер!

— Ева Адлер?

— Да. Поступила с каким-то тяжелым осложнением гортани.

— С горлом? Ох, это значит, что ее голос под угрозой?

Пэтси серьезно кивнула:

— Они даже считают, что придется делать операцию.

— «Они»?

— Знаешь мистера Майклмаса, лондонского специалиста-отоларинголога? Вот он будет оперировать. Но первый диагноз поставил наш У.Б. и послал ее сюда. То есть не то что послал. Он сам ее сюда и привез и в свободную минуту то и дело заглядывает к ней.

— Это понятно, они друзья, — пробормотала Лин.

— Более чем, если хочешь знать. Я не поверила Тому, когда он говорил, что У.Б. никогда не увлечется…

Но Лин не слушала ее. Ее мысли были полны Евой Адлер, которой судьба дала талант, красоту и, наверное, любовь Уорнера Бельмонта и к которой в сердце Лин сейчас не было никакой зависти, а вместо этого — глубокая жалость. Сейчас она даже не могла ревновать Еву к той любви, к которой она сама так стремилась.

По сообщениям Пэтси, Ева Адлер не относилась к числу хороших пациентов. Днем и ночью она трезвонила, вызывая сестер, и чаще всего из-за таких пустяков, которые она прекрасно могла бы сделать сама. Пэтси, в состоянии ее недавно обретенного счастья, теперь ничто не могло вывести из себя, но и она с иронией рассказывала Лин:

— Нет, ты знаешь, она как будто понятия не имеет, зачем мы здесь существуем. Ей кажется, что только для того, чтобы вызывать нас и велеть поворачивать ветку мимозы в вазе и так, и этак, и в ту сторону, и в эту, чтобы она, видишь ли, бросала приятную тень на стену. Вчера утром она меня продержала за этим занятием четверть часа, а старшая сестра прыгала, как боб на сковородке, ждала меня на перевязку. Но знаешь, все равно у меня как-то нет к ней злобы. Как ты думаешь, что может ждать бедняжку в будущем?

Лин не могла не улыбнуться, видя ту быстроту, с которой Пэтси разжаловала бывшую великую Еву в категорию «бедняжек». Но умение обращаться со своими пациентами, как с детьми, и относиться к ним по-матерински заботливо, что совершенно не соответствовало юным годам, составляло главное искусство Пэтси; она всегда ладила со своими больными. Среди сестер в комнате отдыха была готова шутка насчет Пэтси, что если бы, например, начальница вдруг слегла, то Пэтси тут же явилась бы с утешениями и стала бы похлопывать ее по руке, приговаривая: «Ну ничего, ничего, сейчас будет легче!»

— А они уже решили, когда будет операция? — спросила Лин.

— Нет, даже еще и не решили, будет или не будет, кажется. Старшая сестра не знает, ну а мисс Адлер тем более. Я думаю, что она именно из-за этого так нервничает и капризничает. Как ты думаешь, Лин, — серьезно спросила Пэтси, — доктора и хирурги действительно должны все хранить в тайне?

— Не всегда, по-моему, — возразила Лин. — Я часто видела, что они совершенно откровенны с больными. Но я думаю, что как раз часть их искусства в том и заключается, чтобы уметь судить, в какой степени можно говорить правду о его состоянии каждому отдельному больному. Некоторые так легко пугаются…

— Да, но есть и такие, которые просто голову теряют от тех вещей, которых им не говорят.

— И это тоже правда. В общем, для врача, конечно, это трудное дело — правильно решить, — проговорила Лин.

— Вот возьми мисс Адлер, — продолжала Пэтси. — Она просто не верит нам, когда мы объясняем ей, что мистер Майклмас хочет пронаблюдать ее перед лечением. Она узнала или догадалась с самого начала, что, может быть, потребуется делать операцию, и она ждет, вся напряглась и все время, конечно, боится, что это может означать потерю голоса. Я считаю, что У.Б., во всяком случае, достаточно хорошо ее знает, чтобы быть с ней вполне откровенным относительно ее шансов!

— Но может быть, он считает, что не имеет права вмешиваться в дела доктора Майклмаса, раз уж она его пациентка, — напомнила ей Лин.

— Это я понимаю, конечно. Но мне кажется, никакого нарушения этикета не было бы, если бы он ей намекнул, что и как, в качестве друга, потому что он даже не скрывает от старшей сестры, что его визиты к мисс Адлер не носят профессиональный характер. Ты бы посмотрела на старшую — она прямо вся расплылась перед ним. «Ну конечно, коне-е-е-чно, я все понимаю, мистер Бельмонт!» — передразнила ее Пэтси со смехом.

Лин провела пальцем по краю подоконника, как бы проверяя чистоту:

— Ты говоришь, он часто навещает мисс Адлер?

— Да, почти каждый день, и всегда с букетом цветов и кучей журналов. А если не приходит сам, то присылает цветы. Например, сегодня утром принесли большой букет гладиолусов. Там была его карточка и по-французски приписано: «Воспоминание о триумфе». Ты сама посуди, Лин, где в это время года можно достать гладиолусы?

Лин очнулась:

— Гладиолусы? У крупных лондонских цветоводов есть все, конечно, но цена!.. — Она задумалась: гладиолусы — те самые цветы, с которыми Ева появилась на концерте и которые, значит, и тогда были от Уорнера, как и сегодняшний подарок. А «воспоминание о триумфе» — конечно, о триумфе ее красоты в тот вечер, которой Уорнер не смог сопротивляться, хотя и критиковал ее исполнение. Это воспоминание жгло ее, и сознательным усилием воли Лин прогнала от себя эти мысли.