Все свободны! - Екатерина Юрьева Страница 36

— У меня тоже были любовницы. И что?

— И для меня это не секрет. По меньшей мере, одна и сейчас есть. — Вася имела в виду себя, сидящую здесь, совершенно живую и конкретную. — Но мне это тоже неинтересно. Извини. Ну и что ты чувствовал, когда узнавал об ее увлечениях?

— Да ничего я не чувствовал! — Юрий Николаевич начал откровенно злиться. — Повторяю, эта глупость меня вообще не интересовала. В моей семье и в постели всегда была стабильность. Вот и все. Все! Понятно?

Вася собой восхищалась. Довести Скворцова до такой нервичности удавалось, наверное, мало кому. Значит, разговор этот имел какое-то значение. Вот только куда он вел?

— Хорошо, скажи мне, пожалуйста, а если бы твоя женщина, именно твоя, с кем-то, и не просто с удовольствием, так сказать в рабочем порядке, а с великой радостью? И ты бы об этом узнал? Что сделаешь? Знаешь?

— Такого никогда не будет, — отрезал он.

— А я знаю — закопаешь.

Скворцов вдруг плавно выдохнул сигаретный дым через нос. Вася все именно так себе и представляла.

— Да ладно напрягаться. Шлифуем сущность. — Она сама удивилась, как легко переживала этот разговор. И даже ту, которую он — с удовольствием. Ей было наплевать. Более того, вдруг Васе показалось, что и многоженство — не порок. В нем даже могла крыться какая-то неведомая прелесть. По крайней мере, в этом случае. («Неужели он до такой степени для меня хороший, что я… Да, женщины стоически переносят всякие испытания».) — Юрочка, не грусти. Все вышло как вышло. Все останется, как останется.

В горле у него пересохло. Какие-то невероятно новые ощущения забились внутри. В горле у него пересохло. Может, так захватывает дух? Он вдруг понял, что довести до крайности и потом легко подхватить на этом краю Вася может любого. И ему невероятно повезло.

— Знаешь, что-то в этом во всем есть. Сюжетность, что ли. Мне даже нравится. И другая версия наших отношений меня, пожалуй, даже бы напрягла. — Вася говорила правду.

— Ты просто не любишь обязательств. — Это было главное слово, которое найти мог не каждый. «И все-таки он меня зарыл», — подумала Вася, а вслух произнесла:

— Важно, что ты любишь. (А хотелось сказать, что она просто не боится спать одна.) Юр, скажи… а вы венчались?

— Я не ханжа.

— А Лена?

— Она европейский человек.

— Понятно, — протянула Вася, наблюдая, как он залпом выпил полстакана виски. — Эй, дружок, — она дернула его за руку и засмеялась, — ты не расслабляйся. Нам ведь еще в театр. Моя очередь знакомить тебя со своими приятелями. Сегодня это Виноградов. Знаешь такого? Знаменитый актер.

— Твой любовник?

— Только обещает дружную старость. — Вася теперь все обращала в шутку. — И кольцо замечательное. Спасибо большое. — Она чмокнула его в ухо. — Пойдем потихоньку. Опоздаем.

Виноградов был хорош как никогда. Хоть театр Вася и не любила, но любила отдельных персонажей в этом театре. Среди них особое место занимал Коля Виноградов. Он радовал ее не только мастерством и талантом, энергией и красотой. Он интриговал необыкновенной способностью закрывать свою частную жизнь от широких слоев населения. И это в результате, пожалуй, даже стало его фишкой. Он ловко напускал на эту самую частную жизнь такой плотный флер, что она в общественных глазах приобретала уже какую-то даже очаровательную аномальность. Никто, вообще никто не знал, с кем, когда и по какому поводу он живет или, по крайней мере, спит. Ощущение было, что не спал он ни с кем вовсе, что вряд ли было возможно для здорового мужчины. Не был Коля и из меньшинств, об этом бы узнали мгновенно от обиженных им любовников, которые в отличие от любовниц совсем несдержанны и не хранят тайны. Артистки, коим посчастливилось разыгрывать с ним любовные сцены, рассказывали, что и здесь он демонстрировал полный аскетизм. При этом они же восхищенно поговаривали, что он знает толк в поцелуях. Но якобы это свое умение использует тоже крайне редко, по особому требованию режиссера, исключительно когда снимали крупный план. Таких неконкретных россказней было нагромождено столько, что с трудом уже верилось во всю эту латынь.

Так или иначе, в постановке, что так неожиданно для Васи приехала в Железобетонск, Виноградов был хорош. И Вася в очередной раз поняла, за что его так любят зрители, а особенно почти все женщины страны, от которых в основном он и скрывался с помощью своих изощренных маневров. В спектакле он играл сначала юношу, а потом и старичка. И она увидела, что в своей юности, которой она не знала, он был неплох, но и в старости тоже будет очень и очень. Вася, ухмыльнувшись, опять вспомнила про карты. И подумала, что старость их может стать, пожалуй, действительно красивой.

Скворцову Виноградов понравился, и он с удовольствием согласился познакомиться с ним. Тянуло его к культуре, тянуло. Виноградову тоже было интересно повидать Юрия Николаевича. Посмотреть вблизи на этого известного, но не своего человека. Скворцов был для Николая одним из немногих как бы чужих предметов, но несущих, как и он сам, что было их общим принципом, интригу собственного бытия. Словом, все вместе они встретились все в том же ресторане той же гостиницы, где остановился и Виноградов.

Скворцов был в восторге от искрометного рассказа о последней встрече Васи и Коли. Он хохотал от души, когда она под общие аплодисменты показывала вынос двадцати четырех рюмочек коньяка в буфете Домжура, а также лихое бульварное пьянство. Он смешно щурился, вспоминая, вероятно, и свои подвиги, на которые вдруг подвигался ради этой женщины. С этой женщиной.

— Я в вас всегда верил. — Скворцов поднялся, обнял Васю, поцеловал. А потом посадил к себе на колено. Сцена выглядела вполне вызывающе, и Виноградов даже смутился. В ресторане на этот раз было довольно много людей, зашедших туда после спектакля. За соседними столиками сидели и сотрудники скворцовской компании, и местные журналисты, которые уже успели ко всем поприставать. Все они обернулись. Для Юрия Николаевича этот жест был публичным заявлением собственности, а он свою собственность тяжело добывал, ею гордился и никогда не скрывал. Но и не афишировал. И эпатаж этот, как показалось Васе, адресовался скорее Коле. Именно он способен был оценить демонстративную открытость таких искренних порывов. Но восхитился сейчас Виноградов в первую очередь именно Васей — как она ловко организовала этого недосягаемого человека. Коле понравилась и непередаваемая естественность этого их общего движения. Он тоже вспомнил карты, которые и вправду все угадали. Вася жила с человеком, который жил еще и со своей женой. Не мог же олигарх быть холостым, честное слово.

— Я в восхищении, Николай. Как вам удалось так сохраниться в профессии? — комплиментил Скворцов. — В такой свободе и прелести?

— Как и вам.

— Ну, знаете, — Юрий Николаевич умел быть самокритичным, — на мой счет у вас могут быть иллюзии. Я ведь редко бываю так прост и досягаем.

— То есть, Коля, догадываешься, как нам повезло? — вставила Вася, не поднявшись со скворцовского колена, но понимая, что это чистая правда. — Таким Юрий Николаевич бывает нечасто, а может, и вообще не бывает, кстати. Он же просто фантом какой-то, а не человек вовсе. Представляешь, как мы должны быть счастливы, а? Запомним сегодняшний день.