Мессалина. Трагедия императрицы - Ирена Гарда Страница 37

Была и еще одна неприятность, сильно омрачившая безоблачное настроение Мессалины. Чтобы завоевать расположение черни, вспоминавшей Калигулу чуть ли не с благоговением, Клавдий решил вернуть из ссылки его сестер Ливиллу и Агриппину. Это было просто возмутительно! Мало того, что изредка навещавшая мать Мессалина была вынуждена общаться с капризным сыном злоречивой сестрицы Гая Цезаря, так теперь еще и с ней придется сталкиваться в дворцовых переходах! А если учесть, что та явится в Рим злая, как оса, то неприятностей от нее не оберешься. А тихоня Ливилла будет во всем поддерживать сестрицу. Вот уж воистину «В тихом омуте…». Мессалина попробовала закатить мужу скандал — прием, никогда не дававший сбоев, — но в этот раз всегда покладистый Клавдий проявил неслыханное упорство и, невзирая на истерики супруги, отправил за родственницами почетный эскорт, словно в город возвращались не две потасканные преступницы, а прибывал персидский царь.

Этого Мессалина простить ему не смогла, а поскольку в распоряжении римской матроны есть только три способа досадить мужу: запилить его до смерти, отказать в доступе к собственному телу или изменить с человеком, стоящим гораздо ниже его на социальной лестнице, то она выбрала самый приятный вариант.

Гуляя в дворцовом розарии, оскорбленная супругом императрица дала аудиенцию своему отставленному любовнику — лицедею Мнестеру, которому совсем не хотелось наживать врага в лице императора, продолжая встречаться с его супругой.

— Мнестер, ты мне нужен, — сразу перешла Мессалина к делу. — Помнится, ты был неплохим наездником. Надеюсь, ты еще в состоянии оседлать горячую кобылицу и проскакать на ней пару стадий?

Подойдя к актеру, она прижалась к нему, ощущая, как каменеет тело мужчины. Но перепугавшийся Мнестер совершенно не желал возобновления их отношений: одно дело наставлять рога императорскому шуту, и совсем другое — императору великого Рима.

— Но, домина…

— Для тебя я просто Мессалина…

Ее рот прижался к его губам, и актер понял, что попал в изрядную передрягу.

— Но Клавдий… — начал он, задыхаясь. — Я не могу, домина. Я верен своему императору и даже в помыслах не желаю оскорбить его величество.

— Может, жаловаться на меня побежишь? — недобро прищурилась его бывшая любовница и, не дождавшись ответа, махнула рукой: — Иди, поплачься. Порция тебя проводит.

— Зачем же? Я и сам смогу найти Клавдия Цезаря, — осмелел актер, внимательно разглядывавший свои пальцы на предмет чистоты ногтей.

— Дурачок, — в голосе Мессалины звучало почти сострадание, — она нужна, чтобы привести тебя назад. Потому что, если мой муж не кинется тебя защищать, то ты явишься ко мне и приложишь все свои силы, чтобы мне было хорошо, иначе тебе самому станет плохо. А теперь иди скорее к своему императору, пока я не передумала.

Недоверчивый Мнестер действительно отправился жаловаться Клавдию на домогательства его жены, а Мессалина велела приготовить ей ванну и застелить постель. О, она слишком хорошо знала своего супруга, чтобы сомневаться в успехе своего предприятия.

Трясущийся от страха актер нашел Клавдия в его покоях. Император раскинулся на ложе, рядом с которым стоял уставленный деликатесами столик, и любовался на танец рабынь откуда-то с Востока. Одетые в полупрозрачные одеяния, те, призывно покачивая бедрами, скользили перед ним, демонстрируя свои прелести.

При виде актера, про которого шла молва, будто тот ублажал его племянника, Клавдий нахмурил брови и недовольно поморщился:

— Чего тебе надо? Я принимаю просителей по утрам.

Мнестер перетрусил еще больше: как бы не попасть из огня, да в полымя, и заюлил, заглядывая в тусклые императорские глаза:

— Клавдий Цезарь, у меня к тебе большая просьба… В знак особого расположения… Твоя супруга Мессалина… Разумеется, мне и в голову не приходило ничего подобного… Я ей сказал, а она… Зачем я ей нужен, если ты…

От этой тарабарщины настроение Клавдия упало еще больше. Так все было хорошо, и на тебе — ввалился какой-то актеришка и не дает насладиться причитающимися ему по праву благами. Разобрав последние слова, он протянул в сторону навязчивого просителя открытую ладонь, призывая к молчанию, и Менестр осекся на середине фразы.

— Ничего не понял из твоего бормотания… Моей жене что-то от тебя надо?

— Да, — ошарашенно откликнулся Мнестер, не ожидавший подобного приема.

— Ну так сделай, как она просит, и не докучай мне своими жалобами, — отмахнулся Клавдий.

За спиной изумленного таким поворотом дела Мнестера тихо хихикнула Порция. Глупец! Нашел кому жаловаться! Подождав немного, она тронула мужчину за руку:

— Пойдем, не надо заставлять ждать домину Мессалину, если не хочешь нажить больших неприятностей.

И красавцу-лицедею ничего не оставалось, как побрести за разбитной служанкой назад в покои императрицы, где его уже ждала успевшая принять ванну Мессалина. Казалось, ее даже позабавило обескураженное выражение лица ее бывшего-будущего любовника.

— Иди ко мне, — поманила она его пальцем, — и если сильно постараешься, то в накладе не остаешься…

С супружеской верностью было покончено раз и навсегда. С той поры Мессалина будто забыла, что она замужняя матрона, владычица огромного государства. Какое ей было дело до народа и его проблем? Это удел политиков, к которым относится ее муж, а ее дело — украшать собой его жизнь, а если супругу этого не надо, то она оденется красиво хотя бы ради себя. Мужчины нужны для флирта, развлечения и получения телесных наслаждений.

Увлекшись Мнестером, Мессалина не замечала, как летело время, пока однажды не столкнулась в коридоре с Ливиллой, мило болтавшей с младшим Сенекой. У обоих предательски сияли глаза, и императрицу аж затошнило от злости: ну почему других женщин любят нормальные мужчины, а ей достались сопливый замухрышка-император и презренный красавец-актер?

В ее хорошенькой голове созрел коварный план, и она, недолго думая, отправилась к мужу, чтобы воплотить его в жизнь. Ей повезло: Клавдий в кои-то веки вспомнил о существовании своей супруги и повелел найти ее и пригласить в его покои.

При виде Мессалины, не раз дававшей ему хорошие советы, он подобрел и даже сделал несколько шагов навстречу, протягивая жене руки:

— А ты хорошеешь день ото дня. Еще немного — и станешь первой красавицей Империи.

Императрица с состраданием посмотрела на своего мужа, никогда не умевшего разговаривать с женщинами. Это же надо ляпнуть такую глупость: да она уже сейчас первая красавица Рима, а этот город, как известно, средоточие всего самого красивого и дорогого. Не может же он серьезно думать, что ее интересует мнение провинциалов насчет ее внешности!

— Спасибо, дорогой, недаром говорят, что ты — кладезь премудрости и самый примерный муж на свете.

Только что выпроводивший из своей постели прелестную Сциллу, бравшую за час любви не меньше пятисот сестерциев, Клавдий буквально раздулся от гордости: только благодаря его хитрости и изворотливости его супруга и помыслить не может о мужниных изменах.