Побежденный победитель - Фрида Митчелл Страница 37

— Я не могу дать тебе то, чего ты от меня ждешь, Алекс. Я слишком люблю тебя, чтобы пытаться. Очень тебя прошу, не ищи меня, потому что я не передумаю. — Она должна была так поступить, обязана была дать понять это раз и навсегда, должна была закрыть себе все пути к отступлению, в противном случае он все равно продолжит попытки затащить ее в постель. И в один прекрасный день, в минуту слабости или отчаяния, она сдастся.

— Нет, я этому не верю. — Голос у него был ровный, но она расслышала в нем нотки гнева и понимала почему. Он настолько привык получать все как по мановению волшебной палочки, что у него в сознании не укладывалось, чтобы кто-то мог пойти наперекор его воле.

— Придется поверить, — негромко бросила она, отталкивая его. — Потому что я не передумаю.

Он отпустил ее. Взгляд его выражал целую гамму чувств. Было здесь и смущение, и раздражение, и удивление, но и еще что-то такое, чему она не могла дать определение. Он засунул руки в карманы и насупился.

— Неужели ты думаешь, что это заставит меня пересмотреть взгляды? — холодно спросил он, некоторое время молча глядя на Грейс, поправляющую одежду. — Не смей шантажировать меня.

— Шантажировать тебя? — Боль и отчаяние, разрывавшие ее сердце, сменились яростью, отчего ее зеленые глаза сверкнули. — Шантажировать тебя?

— Да, именно так, шантажировать меня, — твердо сказал он. — А как еще изволишь это называть? Если ты так держишься за обручальное кольцо…

— Хватит. — Она скорее зарычала, чем сказала, и, надо отдать должное Алексу, он понял, что переступил границу, и замолчал.. — Ты не понимаешь, ты действительно не понимаешь? — продолжала Грейс, призвав все свои силы, чтобы сдержаться и не вцепиться ему в физиономию, не расцарапать его красивое лицо. — Алекс, я бы не вышла за тебя, даже если бы ты был последний оставшийся на земле мужчина. Боюсь, я всегда буду любить тебя, но я не позволю уничтожить меня, а жизнь с тобой была бы сушим кошмаром, — говорила она с болью. — Что-то в тебе надломилось и искривилось, ты замкнут в себе, но ты не из тех, кто может выйти на свет божий, как любой из нас, смертных. Я не пытаюсь шантажировать тебя. Я хочу сказать тебе «прощай». — Она пошла к двери и, уже стоя в дверном проеме, повернулась, чтобы в последний раз взглянуть на него. — Бедный Алекс! Конечно, твое детство ужасно, и эта страшная история с Лили и Элен, но это же было так давно. Прошло столько лет. Ты кончишь одиноким, несчастным, забытым всеми стариком, если не переменишься. — В голосе ее не было злости, одна боль.

Она ожидала от него резкой реплики, жесткого замечания или даже грубости, но он не проронил ни единого слова и молча стоял, только в потемневших глазах сверкали мрачные искры.

Она так и не попрощалась, в этом не было нужды. Все было давно сказано еще в то утро в его доме. Она повернулась и вышла в приемную, закрыв за собой дверь, а из приемной быстрыми шагами направилась в коридор к лифту.

Оказавшись на шумной улице, она еще надеялась, что он догонит ее. Не могло же это вот так бездарно закончиться, говорила она себе. Она любит его. Как теперь жить без него? А он возненавидел ее. Ненавистью дышали его золотистые глаза и твердо сжатые побелевшие губы, вся его крупная фигура.

Но это не могло кончиться иначе. Мысль эта была ей невыносима, но она понимала, что это был единственный выход. Он воспринял ее действия как вызов его представлению о себе как о вожаке стаи, который привык все подминать под себя и всех подчинять своей воле.

Она брела, ничего перед собой не видя, и пару раз наткнулась на прохожих. Тогда она остановилась у входа в какую-то лавку, чтобы отдышаться и восстановить равновесие. Понемногу дыхание пришло в норму и сознание прояснилось.

Она поедет в домик тетушки Крибл. Может, это и не восстановит ее полностью, но, по крайней мере, даст возможность пережить очередную напасть: свадьбу Энди и Санди. А уж потом… Потом надо будет начинать жить заново. Но пока еще она не представляла себе, как это будет.

Грейс уехала в домик тетушки Крибл, сделав лишь несколько телефонных звонков, потому что в коттедже телефона не было. Для нее телефон олицетворял все самое худшее, что было в двадцатом веке, так что, живя в деревне, Грейс, кроме походов в маленький сельский магазинчик, не выходила на люди и ни с кем не общалась. Но это было как раз то, что ей требовалось, и три недели пролетели незаметно.

Большую часть дня она проводила на свежем воздухе, бродя по лесным тропинкам и полям. Она отдыхала душой на берегу речки, пробегающей среди меловых скал, внимая усердному постукиванию дятлов и их безумным крикам.

Она часами валялась на травяном ковре лужаек, наслаждаясь пением жаворонка, порхающего в голубой выси. Чтобы не возвращаться домой, она съедала прихваченные с собой яблоко и шоколадку и снова гуляла по красивой местности.

А когда глубокие тени от живых изгородей падали на тропинки, она шла в коттедж тетушки Крибл и ужинала домашней ветчиной и салатом или цыпленком с молодой картошкой и овощами, сидя в замечательном тетушкином садике с деревьями и жимолостью и наслаждалась пением птиц — черных дроздов, малиновок, воробьев, зябликов и неутомимых маленьких крапивников, которые стрекотали громче всех.

Каждое утро радовало солнцем и теплом. Грейс вставала с восходом солнца, с благодарностью взирала на голубое небо с легкими белыми облачками, неизменно поминая добрым словом тетушку Крибл, благодаря которой ей выпало счастье пожить в таком раю и зализать свои раны.

Поначалу она проводила тяжелые ночи, мучимая воспоминаниями, но потом идиллическая природа и покой возымели действие и раны начали заживать. Она научилась жить по принципу «день да ночь, сутки прочь» и не загадывать о будущем.

Конечно, она понимала, что такая идиллическая жизнь не может длиться долго, но эта маленькая передышка на лоне природы позволила ей на время выйти из обычного круга забот и мирской суеты. Она загорела, кожа ее приобрела цвет густого меда, медь в волосах усилилась, а сердечные терзания отступили.

Она думала об Алексе почти непрестанно, прошла все круги бесконечного самокопания, свойственного женщинам, и пришла к выводу, что поступила правильно, потому что другого способа сохранить душевное здоровье у нее не было. А когда она поняла это, на ее душу снизошел мир. Боль не прошла, но она почувствовала в себе силы преодолеть отчаяние и могла от души наслаждаться целительной красотой природы и уединенностью, так что, когда подошло время уезжать, чтобы вернуться в реальный мир, она была во всеоружии.

И вот этот миг настал.

Грейс встала с садовой скамеечки, окруженной карабкающимися вверх по шпалерам розами и кошачьей мятой, над которыми усердно жужжали пчелы (здесь она каждый день завтракала по утрам), и оглянулась на маленький уютный домик, залитый сентябрьским солнцем. Завтра свадьба Энди и Санди. Больше откладывать отъезд нельзя. Отпуск окончен.

— Ты прекрасно выглядишь, Санди. Просто замечательно.