Дорога любви - Эйна Ли Страница 37

Кин молча смотрел, как она приводит в порядок комнату – быстрыми и точными движениями, и это зрелище ему было явно небезынтересно. Но потом его веки утомленно опустились, и он снова погрузился в сон.

В этот же день она принесла ему тарелку тушеного мяса с ломтиками свежеиспеченного хлеба. Но Кин ничего не хотел, кроме кофе.

– Вы должны восстановить силы, мистер Маккензи, – попыталась она уговорить его. – Хорошее питание для вас очень важно. – И она поднесла ложку к его рту.

Этот довод показался Кину достаточно весомым.

– Я приму ваше средство, но только вместе с вами, – ответил он, пытаясь передразнить ее ирландский акцент. И заглянул ей в глаза. – Я съем ровно столько, сколько и вы.

Ее синие глаза улыбались.

– Вы сам черт, Кин Маккензи.

– Вы угадали, миссис Рафферти.

Она присела на кровать и протянула ему ложку. Но Кин остался неподвижным. Тогда она, слегка поколебавшись, отправила кусок мяса себе в рот. Только после этого пациент начал подкреплять свои силы. То же самое произошло и с хлебом. Вскоре все, что приготовила Кэтлин Рафферти, исчезло, и Кин снова откинулся на подушку и закрыл глаза.

Так же вместе Кэтлин и Маккензи обедали и в последующие дни, и Кину удалось добиться того, чего не удавалось Мичелину Дэннехи, – Кэтлин Рафферти начала есть три раза в день.

В субботу, когда Кэтлин снимала белье Кина с веревки, перед ней вырос Майкл Рафферти.

– Ты рано сегодня, Майкл, – изумилась она.

– У нас кончились рельсы, – буркнул он. Увидев брюки Кина в корзине для белья, он сдвинул брови и сжал кулаки. – Постой-ка, жена. – Он внимательно посмотрел на брюки. – Это не мои штаны.

Кэтлин пришла в замешательство:

– Я… взяла немного белья.

Рафферти уставился на нее мрачным взглядом.

– Взяла белье. Чье? О чем ты говоришь, жена?

– Мистера Маккензи, – тихо произнесла она. – Он ранен и платит мне за то, что я за ним ухаживаю. – Последнее было ложью, но Кэтлин знала, что в человеческую жалость ее муж не верит.

Он крепко схватил ее за руку.

– Платит тебе? Чем это он тебе платит, шлюха?

– Майкл, пожалуйста, ты делаешь мне больно. И у тебя нет оснований так меня называть.

Он ударил ее по щеке так, что она упала.

– Не ври мне, шлюха. Я видел, какими коровьими глазами ты всегда на него смотришь. – Кэтлин попыталась подняться, но он шагнул к ней и снова ударил. – О нем я позабочусь сам, – прохрипел он.

– Пожалуйста, Майкл, прошу тебя, не устраивай сцен, – взмолилась она, поднимаясь на колени и хватаясь за его ноги.

– Я должен был понять это раньше, сука. Кэтлин подняла руки, закрываясь от нового удара. Рафферти схватил ее за волосы и потащил, сопротивляющуюся, к дивану.

– Таких сук, как ты, учить можно только так, – отрывисто бросил он, притягивая ее к себе, и с силой впился в ее губы.

Она все еще пыталась освободиться, и он снова ее ударил, сильнее и злее, чем раньше. Затем, взвыв от ярости, поднял – легко, словно она была совсем невесомой – и бросил на диван. Кэтлин зарыдала, и он снова обрушил на нее удар своего кулака.

– Хватить хныкать, ты, поганая сука, – прорычал он, срывая с нее одежду. – Ты получаешь то, что заслужила.

Сделав то, что хотел, он натянул брюки и, не удостоив ее взглядом, покинул палатку в поисках дальнейших удовольствий.

Кэтлин плакала, свернувшись в комочек на диване. Боль и глубокое отчаяние охватили ее.

Томас и Роури обвенчались в маленькой церквушке Ларами, их свидетелями были Дэвид и Барбара Селлер.

Глаза Роури стали влажными, когда Томас обвязал ее палец золотистой свадебной лентой своей матери, которую он всегда носил с собой вместо цепочки для часов.

После венчания все четверо поспешили обратно на станцию, поскольку Селлерам нужно было ехать дальше. Здесь новобрачные простились с этой милой парой. Роури стало невыразимо жаль, что людей, присутствовавших на самом важном событии в ее жизни, они, возможно, никогда не увидят.

– Ты не хочешь послать отцу телеграмму? – спросил Томас, заметив на обратном пути здание телеграфа.

– Нет. Завтра мы уже будем в Огдене. Я сама ему все скажу.

– Думаю, он будет очень рад узнать, что ты вышла замуж именно за меня, – с иронией заметил Томас. – Затем он пойдет за ружьем.

Сам Томас послал телеграмму Стюартам – людям, которых считал самыми близкими. Заполняя бланк, он заметил:

– Рурк и Анжела не простят, что я не сделал этого в Сент-Луисе.

Роури рассмеялась.

– Они, наверное, удивятся, когда получат телеграмму.

– Не думаю. Рурк уже подозревал, что к этому все идет. Не знаю почему.

Она тронула его за руку.

– Думаю, тебе повезло, что у тебя есть такие друзья, как Рурк и Анжела.

– Это теперь и твои друзья. Не забывай этого никогда. И если тебе будет трудно, а меня не окажется рядом, ты всегда можешь положиться на них.

Ее глаза блеснули.

– Это наш медовый месяц, Томас. Не будь таким мрачным. Не пугай меня.

Он взял ее за руку.

– Ты права. С нами ничего не произойдет. У нас все только начинается. Перед нами – вся жизнь. – Он внимательно посмотрел на нее. – Но сейчас у нас только двенадцать часов до прибытия поезда. Идем в гостиницу.

Их свадебный завтрак в ресторанчике гостиницы состоял из жареного картофеля и большого пересоленного бифштекса, который показался Роури самым серьезным испытанием за все время путешествия. Увидев, с какой безнадежностью Роури воюет со своим блюдом, Томас сжал ей руку.

– Как только кончится мой контракт с железной дорогой, мы отправимся в свадебное путешествие в Англию или Францию. Мы посетим самые лучшие рестораны, и ты познакомишься с самой лучшей кухней мира.

Ее глаза сверкнули:

– Медовый месяц в Лондоне и Париже! Это так здорово звучит! А ты уже был когда-нибудь в Европе?

Томас кивнул.

– Мы с Рурком совершили большое путешествие, когда окончили колледж. Мы тогда были беспечными холостяками, – улыбнулся он.

У нее дрогнули губы:

– Могу представить, сколько вы разбили сердец в Европе.

– И в большей части Британской империи. Но дни эти навсегда ушли. – Он стал серьезным. – Я и Рурк теперь солидные, остепенившиеся, женатые мужчины.

Она некоторое время внимательно на него смотрела.

– Ты… не жалеешь об этом?

– Жалею? О чем? – удивился Томас, поднося ко рту кусок бифштекса.