Свободен для любви - Ричард Гордон Страница 37

— Послушай, может, ты заткнешься? — потребовал я. — Лично мне совсем не до смеха.

Гримсдайк и ухом не повел.

—…отрезаны, — продолжил он, — и шансов уцелеть в неравной битве у тебя примерно столько же, как у корзинки яиц под гусеницей танка. Вскоре ты поймешь, что брак — это вовсе не единение двух душ, а лишь предлог для женщины, чтобы обзаводиться дорогими тряпками и украшениями. Невеста начинает гордо разъезжать верхом, к восторгу родственников и черной зависти незамужних подруг. Разумеется, ее конь — это ты. Или осел, как тебе приятнее. Подружки невесты все как одна будут взяты из сумасшедшего дома — так тебе наверняка покажется. Впрочем, и твоему дружке ее родственники будут рады так же, как Джеку Потрошителю. Твои последние надежды улизнуть развеются как дым, когда на вас обвалится лавина столовых сервизов, вилок, ложек и ножей, пепельниц, кастрюлек и прочей дребедени. Взамен тебе придется ночами напролет строчить благодарственные письма, начинающиеся словами вроде: «Дорогой (драгоценный) дядя Огастес! Бесконечно благодарны Вам за бесценный дар» — и тому подобное. — Гримсдайк осушил стакан, подлил себе еще и продолжил: — И вот настал торжественный день. С утра ты еле встаешь с гудящей после тяжелого похмелья башкой, потому что дружка уже приехал. Свадебная церемония в церкви под звуки органа…

Не дослушав его болтовни, я со всего размаха шмякнул стакан об пол и вышел, хлопнув дверью.

* * *

Следующее утро выдалось для меня, пожалуй, самым скверным со времени заключительных экзаменов. Газеты словно задались целью сообщать о разводах, расторгнутых помолвках и брошенных детях. Раздел объявлений пестрел предложениями дешевых обручальных колец. С трудом проглотив невкусный завтрак, я поспешил в свое отделение, видя скрытую насмешку едва ли не в каждом взгляде. Мне даже казалось, что сестры за моей спиной указывают на меня пальцами и хихикают.

Еще хуже мне пришлось в операционной. Вновь, как в мои самые первые дни, все у меня валилось из рук. В конце концов даже всегда выдержанный мистер Кембридж кротко возвел на меня глаза и промолвил:

— Вы не могли бы, мистер Э-ээ, держаться за ретрактор, а не за пупок пациента?

Хатрик хихикнул и наябедничал:

— Он, наверное, влюбился, сэр.

Я с трудом сдержался, чтобы не запустить в него окровавленным тампоном.

Обед показался мне еще более остывшим и несъедобным, чем обычно. Я уже безропотно смирился с неизбежностью. К тому же, в конце концов, сестра Плюшкиндт неплохо готовила, да и заботилась обо мне. Родители ее, слава Богу, не вечны, собак с кошками, птицами и прочей живностью можно будет раздать в приюты и детские дома, а с братом и сестрицей я уж как-нибудь свыкнусь. По окончании обеда я поделился этой мыслью с Гримсдайком.

— Как, жениться на этой лягушке? — изумился он. — Да ты с ума сошел!

— Но ты же сам сказал вчера… — опешил я.

— Господи, я ведь пошутил, — невозмутимо пожал плечами этот проходимец. — Просто твой рассказ о званом ужине так меня насмешил, что я не смог отказать себе в подобном удовольствии. К тому же не можешь ведь ты жениться на медсестре! Она же тебя клистирами замучает!

— Но… что мне делать, черт возьми? — вскричал я. — До сих пор от тебя толку было как от козла молока.

— Совет мой прост, как инфузория-туфелька, старина. Возьми да закрути роман с другой. Неужто ты сам до этого не додумался?

Тем временем в операционную вкатили очередного пациента, и наш разговор прервался. Впрочем, я уже воспрянул духом, и мистер Кембридж остался мной доволен. Кошмарные события последних двух дней настолько вышибли меня из седла, что я даже позабыл про сестру Макферсон.

Засыпал я счастливый. Жизнь снова рисовалась в самых радужных красках.

В тот день я почти не видел сестру Плюшкиндт, потому что мы с Хатриком до самого вечера не вылезали из операционной: грыжи, варикозные вены, липомы, биопсии и цистоскопии шли неиссякаемым потоком. В восемь часов, набросив белый халат поверх заляпанного кровью хирургического костюма, я поспешил в отделение, которое в операционные дни напоминало французские позиции по завершении битвы при Ватерлоо. Перед дверью в «Постоянство» я неожиданно столкнулся с сестрой Плюшкиндт в марлевой маске.

— У меня ангина, — прохрипела она, глядя на меня грустными коровьими глазами. — Я должна уйти.

— Ах, как жалко, — посочувствовал я, с превеликим трудом скрывая восторг. — Но ничего страшного. Я проведу обход с сестрой Саммерс. Сегодня мы с тобой все равно не смогли бы встретиться — мне пришлось провести несколько тысяч операций.

— Только не поручай ничего важного сестре Макферсон, — предупредила меня Эдна. — Она совершенно безответственная. Сегодня утром ухитрилась перепутать касторку с грелкой. И не задерживайся допоздна. Ладно?

Я энергично закивал.

— Пойду в лабораторию, — сказала она. — Тампон возьму. Спокойной ночи, милый Ричард.

— Спокойной ночи. Выздоравливай побыстрее.

На обход я отправился, молясь, чтобы при анализе у нее обнаружились самые устойчивые к пенициллину стрептококки за всю историю науки. Пожелание, конечно, эгоистичное, но сестру Плюшкиндт и вправду следовало изолировать от общества.

Отделение я покинул совсем поздно, прихватив с собой медицинские карточки, чтобы закончить заполнять их уже дома. Проглотив в полном одиночестве холодный ужин, я разыскал в комоде Гримсдайка бутылку пива и уединился в своей комнате. Когда я заполнил последнюю карточку, было уже за полночь, и мои мысли все чаще и чаще уносились к сестре Макферсон. Покидая комнату, я уже составил в голове план: войдя к ней, я нежно ее поцелую и приглашу куда-нибудь пойти в пятницу. Она с восторгом согласится, а уже на следующее утро раззвонит об этом по всей больнице. Я понимал, что подобный поступок не красит джентльмена, но куда было деваться: в данном случае цель, безусловно, оправдывала средства.

Я был рад, застав сестру Макферсон в кухоньке одну.

— Ого, что-то ты поздновато нагрянул, — сказала она. — Все ваши сегодняшние жертвы чувствуют себя нормально. Есть хочешь?

— Фу! — Я поморщился и помахал руками перед носом. — Ты что, матрас сожгла?

— Нет, это, должно быть, табак Джимми Бингхэма. Сколько тебе яиц?

Я насторожился. Теперь я и сам распознал мерзкую вонь бингхэмовской трубки, которую он после каждой трапезы закуривал с видом Гая Фокса [15].

— Ах, так Бингхэм заходил к тебе?

— Заходил? Ха! Да он сожрал целую сковородку!

Осмотревшись, я увидел рядом на столе тарелку с яичными разводами, на которой сиротливо лежали остатки бекона.