Любовник поневоле - Марина Григ Страница 38

Весь остаток дня Ира провела за работой, стараясь не думать ни о чем больше. Галка сообщила, что заказала билет на рейс в Барселону с остановкой на день в Париже. Рейс утренний, в семь двадцать. Завтра водитель выкупит билеты. Ира благодарно кивнула — ее это вполне устраивало. Секретарша попыталась завязать разговор, но она тактично дала понять, что не склонна к откровенности. Засиделась в офисе до восьми и уже собиралась выйти, как в комнату вошел Сергей.

— Ты что так долго? Я уж думал, что нет никого.

— А чего тогда зашел? — холодно спросила Ира.

— Увидел свет, — пожал тот плечами. — Слушай, что же делать, а? Павла явно топят, а мы сидим сложа руки. Может, судью подмазать?

— Ну, во-первых, мы не сидим сложа руки, Антон работает. Во-вторых, не думаю, чтобы подмазыванием судьи нам удастся вытащить Павла. А больше, — она развела руками, — от меня ничего не зависит.

— Значит, Пашке придется гнить в тюрьме? — зло сказал Серега. — А как же компания?

— Пашке не придется гнить в тюрьме, — загадочно ответила Ира. — Отсидит он от силы год, поверь мне. Что до компании — я заменю его на время отсутствия.

— Справишься? — с сомнением и будто с сочувствием спросил Бортников. — Поверь, я не против, но тебе это может оказаться не под силу. Ты можешь назначить меня и.о., я готов взять на себя ответственность. Тебе же будет легче.

— Я знаю, что ты готов… — странно улыбнулась Ирина, — готов помочь нам. Если почувствую, что не справляюсь, так и сделаю. Хотя, знаешь, — мнимо задушевным тоном добавила она, — мне надо много работать, чтобы не зацикливаться на Павле. Иначе можно сойти с ума.

— Ты права, конечно, — медленно сказал Сергей. — Но я бы с удовольствием… — Он не договорил. Встал со стула и направился к двери. Выходя, обернулся и добавил: — Я бы с удовольствием стал твоим полноценным партнером — во всех смыслах.

И вышел, не дав ей возможности отреагировать на столь недвусмысленное заявление. Она усмехнулась — не ожидала такой откровенности от него. Похоже, Серега не прочь воспользоваться ситуацией и стать не только ее компаньоном, но и любовником. Ира давно замечала за ним неразборчивость в любовных связях, но чтобы так цинично поступить в отношении друга — это было уже слишком. Да, не будь у Бортникова стопроцентного алиби, он был бы столь же стопроцентным подозреваемым. Теперь же, после того как все кончится, он рискует в лучшем случае заслужить славу безнадежного ловеласа, для которого даже мужская дружба не помеха. Впрочем, он уверен, что Ира не скажет об этом Павлу — и правильно уверен.

Завтра все это потеряет смысл. Завтра она поймет, правильны ли все ее логические построения, верно ли ей подсказывает интуиция. А вечер она проведет с мамой, с которой можно быть не железной леди, а просто слабой женщиной, очень-очень нуждающейся в поддержке и помощи.

В среду утром Андрей Горелик явился на работу несколько позже обычного — с утра наведался к Алле Бельской, уточнил с ней кое-какие моменты. Войдя в кабинет, он сразу заметил на столе довольно объемистый пакет, на котором было написано большими печатными буквами: «Майору Горелику, лично». Он позвонил дежурному и спросил, кто принес пакет. Тот не мог ответить ничего путного — пакет принес какой-то подросток лет шестнадцати и просил передать майору. Причем парня явно просто использовали в роли курьера — тот жил в соседнем дворе, болтался на улице и не отказался заработать пару сотен, всего лишь доставив пакет в отделение.

Горелик неторопливо вскрыл пакет. В нем была тетрадь бутылочного цвета и записка. Он сразу понял, что это за тетрадь и почувствовал, как на лбу выступила испарина: дело, похоже, принимало неожиданный оборот. Потом развернул лист бумаги с компьютерным текстом, от которого пахнуло едва уловимым знакомым ароматом дорогих духов.

Андрей Васильевич! Вы, конечно, сразу поймете, что это за тетрадь — это дневник Алены. Я взяла его в тот день. Это я убила ее. Весь этот год она методично отнимала у меня любимого мужа. Рождение девочки сразу поставило ее в более выгодное положение, и я поняла, что теряю мужа, потому что он предпочтет ее. Этого было бы невыносимо для меня. Я ненавидела Алену, но в те дни, когда он без конца торчал у дочки, а значит — у нее, я возненавидела и его. Никогда не смогла бы делить его с кем-то. И решила, что отомщу обоим — пусть лучше он сидит в тюрьме, чем уйдет от меня к ней.

Я заходила к Алене за день до этого. Мне хотелось вызвать у нее доверие, чтобы без проблем прийти еще раз. Это удалось — она сразу открыла дверь, хотя настроена была куда менее дружелюбно, чем в прошлый раз и злорадно сообщила мне, что поставила перед Павлом ультиматум: он не увидит дочь, пока не бросит меня и не переедет к ней. Она также мрачно сказала, что сейчас он должен быть здесь, у нее, с минуты на минуту. Я поняла, что лучшего момента мне не представится, к тому же ребенка не было в доме — в присутствии девочки я бы не решилась на это.

Нож я купила накануне и носила в сумке. Не спрашивайте меня, как именно я сделала это — просто ударила ее, когда она стояла близко и не успела среагировать. Странно, но я не испытала ничего — только облегчение от того, что убрала соперницу и отомстила мужу. У меня даже появилось искушение дождаться его, но потом я поняла, что это рискованно, потому что мог прийти кто-то другой — например, Алла. Тут я заметила на столе тетрадь — она была открыта, как будто в ней писали прямо перед моим приходом. Я прочла пару строк и поняла, что это дневник, куда Алена записывала всю историю своих отношений с моим мужем. Стоит ли говорить, каким это было для меня соблазном? Я схватила тетрадь и бросилась вон из квартиры. Вот как было дело.

Почему я признаюсь в этом сейчас? Очень просто: я ведь не законченная преступница и поняла, что не смогу вот так запросто испортить Павлу жизнь. Чтобы убедиться в правильности своего решения, я вчера рассказала ему обо всем. Он молчит и будет молчать. Значит, он по-прежнему любит меня, и я все делаю правильно. Да и потом, он уже достаточно наказан. А за себя я не боюсь. Сейчас, когда вы читаете мое письмо, я уже далеко — в Европе. Вы, конечно, узнаете, куда я уехала, но не сможете найти меня. Не ищите даже через Интерпол — это бесполезно. Прошу вас только выяснить, кто мне звонил. Прочтя дневник Алены, вы поймете, что ей также звонили, судя по всему тот же человек. Этот человек чего-то добивался, и я не могу понять чего. Подумайте об этом.

А вам я благодарна. Вы вели себя очень прилично для следователя. Мне кажется, вы даже рады будете отпустить моего мужа. Надеюсь, не станете медлить с этим. Он ни в чем не виновен. Прошу считать это письмо официальным признанием в убийстве Алены Бельской.

Под письмом стояла размашистая подпись Ирины Ростовцевой и дата. Оно было написано вчера.

Горелик еще раз перечитал письмо. Потом открыл и полистал дневник. Ему стало неприятно, будто он влез в душу погибшей женщины, доверившей бумаге самые сокровенные мысли, не предназначенные для чужого глаза. Впрочем, он знал по опыту, что люди, ведущие дневник, как правило, делают это не только для себя, но и еще для одного человека, который, как они подсознательно надеются, прочтет дневник и оценит их по достоинству. Но только одного, и явно не в милицейской форме. Но что поделаешь — дневник несчастной женщины был обречен стать достоянием следствия, и его прочтет не только он, но и еще несколько человек, как ранее прочла Ирина. Но сначала надо показать тетрадь Алле Бельской — пусть опознает. Да и читать не на ходу, а основательно и тщательно, поэтому лучше отложить на вечер, когда он разделается с самыми неотложными делами. И майор вынужден был признаться самому себе, что самым неотложным и, чего скрывать, приятным делом для него было освобождение Павла. На мгновение он даже почувствовал себя Шараповым, отпускающим Груздева, и тайно засмущался от собственной нескромности.