Ежевичная водка для разбитого сердца - Рафаэль Жермен Страница 38

– Ну ладно, ладно, – сказала я, снова обнимая ее, чем наверняка заслужила медаль за самый неконструктивный комментарий в истории. Через плечо Одреанны мне было видно, как Никола закатил глаза. Я бросила на него отчаянный взгляд, он в ответ развел руками, словно говоря: «Сама разбирайся со своими проблемами».

– Хочешь выпить, Одреанна? – предложила Катрин.

– Кэт! – одернула я ее, а Никола на диване закатил глаза еще выше.

– Извини, – спохватилась Катрин. – Машинально. Мороженого? Шоколаду? Мороженого с шоколадом?

Она, пожалуй, возбудилась. Мою подругу всегда тянуло на чужую беду, как ночную бабочку на свет. Что-то происходило, она могла помочь, быть полезной! Во мне вдруг шевельнулось предчувствие обувной коробки, набитой плохо отпечатанными буклетами о цигуне и втором рождении…

– Садись же, – пригласила я Одреанну, и та мешком плюхнулась рядом с Никола.

– Ты не поверишь? – сказала она, пытаясь дотянуться до моего стакана, так и стоявшего на столе, который я поспешно прибрала. Как я могла поверить или не поверить?! Неужели Одреанна была до такой степени озабочена своей скромной персоной, что думала, будто все только и думают о ее романе?! Я попыталась вспомнить собственное отрочество и тогдашнее ощущение себя центром Вселенной – с этим, пожалуй, следовало считаться.

– Одре, я… как ты сюда добралась?

За неимением четкого мнения о ее проблеме, я переключилась на практические вопросы.

– На поезде, потом на метро? – ответила моя сестра тоном, ясно дававшим понять, что никогда, никогда за всю историю человечества никто не задавал столь дурацкого вопроса.

– А… папа и Жозиана знают, что ты здесь?

– Мне четырнадцать лет?

Все тот же тон. Какой человек пришел бы просить помощи и поддержки, подчеркивая жирными штрихами дебильность (относительную, казалось мне) своей собеседницы? Одреанна.

– Что произошло, деточка? – спросила Катрин, садясь рядом с ней. Она вдруг стала само сочувствие. Я и Никола с улыбкой переглянулись.

– Ее парень бросил! – пропел Ной, направляясь в свою комнату.

– Эй! – взвилась Одреанна. – Он совсем того?

Я кусала губы, чтобы не расхохотаться.

– Не слушай его, – продолжала Катрин. В комнате разыгрывалась человеческая мини-драма, этого она упустить не могла. – Расскажи нам.

Я почти с облегчением услышала, как Одреанна в том же тоне «нет-ну-ты-типа-тупая?» ответила:

– Ну вот, мой любимый меня бросил, и я не знала, куда податься, вот и приехала сюда?

– А можно спросить, почему ты приехала сюда? – вмешался Никола. – Именно сюда?

– Да! – подхватила Катрин. – Вы ведь даже не очень ладите!

Ее отсутствие фильтров поистине поражало.

Одреанна посмотрела на Катрин, явно готовая облить ее царственным презрением, но тут ее нижняя губа задрожала, и в одну секунду она вдруг стала совсем маленькой девочкой.

– Да ну! – всхлипнула она. Она по-прежнему была обижена, но трогательный фасад, старательно выстроенный при помощи туши «Мейбеллин», черного лака для ногтей и манер, полностью осыпался, и ее обида сразу перестала быть смешной. Я легонько шлепнула Никола, чтобы он подвинулся, села и обняла ее за плечи.

– Ну ладно, ладно, – повторила я во второй раз. Одреанна привалилась ко мне. Теперь она плакала горючими слезами:

– Я не знала, куда податься! Я не хотела говорить маме и…

– И что?

Я вспомнила подружек, которых видела в подвале несколько дней назад. Разве они, с их едва распустившейся женственностью, не были идеальными наперсницами? Эти девочки напомнили мне стайку бабочек, порхающих вокруг любви, как они ее себе представляли, завороженные этой странной штукой, столь же пугающей, сколь и желанной. (Тут я, разумеется, во многом проецировала на себя: это меня и страшила, и манила любовь в пору моего отрочества. Одреанна и ее подруги просто казались мне более понятными, когда я так легко приписывала им преходящие эмоции, которые обуревали меня двадцать лет назад.)

– Я не могу рассказать об этом подругам? – сказала Одреанна, лихорадочно теребя шнурки своего рюкзачка-кенгуру. – Я… я не хочу, чтобы они знали, что я лузер и даже не могу удержать своего парня!

Она окончила фразу рыданием, уткнувшись лицом в мое плечо. Мне было так обидно, так горько за нее, что я сама чуть не заплакала. До чего же мы дошли, в самом-то деле? Мы думаем, что неудача в любви делает нас париями? Я в этом смысле оказалась еще более жалкой, чем моя сестра: уж в тридцать два-то года могла бы и наплевать на взгляды окружающих! Особенно в таких обстоятельствах! У меня никого не осталось, кроме нее да пары друзей, которые скорее умерли бы, чем дали мне почувствовать, что я «лузер».

Я хотела что-то сказать, но тут подошел Ной. Он держал под мышки Ти-Мусса. Кот болтал задними лапами в пустоте, поджав хвост, с обреченным видом добрых животных, когда их тискают дети.

– Держи, – сказал Ной и положил Ти-Мусса Одреанне на колени. – Когда Жен грустно, она всегда берет кота.

Одреанна уставилась на него – казалось, она искала в своем непреложном своде надлежащих ответов наиболее подходящий к случаю. Игнорировать мальчика? Послать его подальше вместе с другими ему подобными БУ? Однако она прижала кота к груди и, вымученно улыбнувшись Ною, пробормотала недоверчивое: «Спасибо?»

– Поди-ка сюда, – шепнула Катрин Ною, обнимая его. – Какой ты у меня добрый! А? Какой ты у меня внимательный!

Никола рядом со мной приосанился от гордости за сына, и мне даже показалось, что он сейчас пустит слезу. Я улыбнулась ему, прижимая к себе Одреанну. Маленькая, худенькая, ребенок, да и только. А между тем она была высокая и уже год как обрела женские формы, приводившие в отчаяние моего отца («Нет у меня больше малышки», – говорил он, печально качая головой всякий раз, когда она проходила мимо него в своих слишком, на мой вкус, облегающих одежках), но от ее тела исходило ощущение хрупкости, как будто она была еще незавершенной. Не хватало нескольких винтиков там и сям, чтобы закрепить конструкцию.

– Я подумала, что ты меня не осудишь, – продолжала Одреанна, уткнувшись лицом в густую шерстку Ти-Мусса. – Знаешь, потому что твой возраст, и все…

– Что – наш возраст? – спросила Катрин, которая в свои неполные тридцать четыре года уже была не в меру чувствительна к этому вопросу.

– Ну, вы как бы слишком старые, чтобы судить… – Услышав слова «слишком старые», мы с Никола стиснули зубы в ожидании неминуемой катастрофы.

– …Но в то же время вы ведь еще молодые? – добавила Одреанна, чем спасла положение и душевное здоровье всех присутствующих. – Моя мама, она как бы… она классная и все такое, но от нее только и дождешься: мол, это пройдет типа в две секунды, потому что…

Она заговорила тонким глуповатым голоском, подражая матери: