Полночный злодей - Элейн Барбьери Страница 39

Роган вновь задумался над этим. А может, стоило допустить такую оплошность, чтобы услышать, как Габриэль едва слышным шепотом и исключительно по своей воле произносит его имя?

Роган…

Габриэль выбрала этот момент, чтобы одарить его улыбкой, неожиданно такой застенчивой, что по груди Рогана стал медленно растекаться жар. Она вновь отвернулась и стала глядеть на горизонт, а потом на мерцающие огоньки Гранде-Терре.

— Большинство матросов сошло на берег, да?

Роган кивнул. Исходивший от нее запах, истинно женский, но при этом принадлежавший только ей одной, зажег огонь у него в крови. Он ответил:

— На корабле осталось лишь несколько самых преданных мне людей.

Светлые брови Габриэль вытянулись в ниточку.

— Вы хотите сказать, таких, как человек, простоявший на посту весь день у моей двери?

— Дермот. Да.

Габриэль не сразу продолжила разговор. Когда же она открыла рот, то постаралась сделать это очень осторожно:

— А что бы он сделал, если бы я не вернулась в каюту, когда он приказал?

— А что вы думаете?

Роган почувствовал дрожь, пробежавшую по спине Габриэль. Он не хотел, чтобы она боялась. Справедливость, к которой он стремился, не имела ничего общего с запугиванием красивой девушки, которая и понятия не имела о преступлениях Пуантро. Вместе с тем, памятуя об осторожности, он объяснил ей:

— Вы не должны бояться Дермота или любого из тех, кто вас охраняет. С ними вы в полной безопасности… пока не попытаетесь бежать.

Габриэль вдруг повернулась к нему и с абсолютно спокойным выражением лица спросила:

— Вы приказали своим людям, чтобы они не разговаривали со мной?

— Почему вы спрашиваете об этом?

— Почему вы не отвечаете?

— Нет, я не приказывал.

— Бертран… очень хороший. Правда?

Роган насторожился:

— Да.

— Он был очень добр.

— Но он не стал бы говорить с вами.

— Нет.

— О чем вы хотели поговорить?

Габриэль пожала плечами. Жест безнадежности каким-то образом выдал ее незащищенность, которую она не хотела бы обнаружить. Это вызвало в нем желание обнять ее и утешить.

Опасность подобных мыслей была очевидна, однако Роган не удержался, чтобы не сказать:

— Бертран не очень-то разговорчив. Так о чем вы хотели поговорить?

— Не думаю, что теперь это важно.

— Потому что я ответил на вопросы?

— На часть из них.

— У вас есть еще и другие?

— Скажете ли вы мне когда-нибудь, каковы условия моего возвращения?

— Возможно.

Габриэль внимательно посмотрела на него. Он не смог бы с уверенностью сказать, о чем она думала, когда вдруг услышал:

— А как там на Гранде-Терре?

— Это место не для таких, как вы.

— Как я?

— Монахиням оно бы не понравилось.

— Монахиням не понравилось бы и то, что вы похитили меня, — парировала она.

Роган подивился тому, как ловкая маленькая чертовка сумела повернуть его же слова против него.

— По-моему, пора спуститься вниз, — сказал он, помолчав.

— Еще нет… Пожалуйста.

— Вы меня испытываете?

— Ну, еще хоть немного. — В глазах Габриэль, искавших его взгляда, стояла, почти осязаемая мольба. — Мне хочется немного походить.

Почему-то не находя сил отказать, Роган взял ее под руку и медленно пошел вперед. Он чувствовал, что девушка испытывает облегчение, но не ожидал увидеть ее прекрасную улыбку, больно ранившую его своей кротостью и беззащитностью.

Позднее, когда стемнело, ему пришло в голову, что подобной улыбкой Габриэль могла добиться от него чего угодно. Стараясь восстановить прежнее самообладание, он заявил тоном, не допускающим возражений:

— Пришло время спуститься вниз.

К его удивлению, Габриэль не сопротивлялась. Поддерживая ее за руку, Роган направился к лестнице. Да, уже поздно. Он устал. Пришло время ложиться спать.

— Быстро, Мари! Мой гребень!

Манон повернулась к туалетному столику, пока Мари доставала из комода инкрустированное бриллиантами украшение, которое надевалось в особых случаях. Она заметила волнение на морщинистом лице старой служанки, когда брала гребень из ее рук.

— Я ничего не хочу слышать, Мари! Предупредив таким образом замечания, готовые сорваться с губ Мари, она, повернувшись к зеркалу, стала внимательно себя разглядывать. Манон ожидала, что Жерар может прийти в любой момент, а она еще не готова для этой встречи.

Вдруг Манон сразил новый приступ тошноты, отчего на лбу ее выступила испарина, и потребовалось какое-то время, чтобы перевести дыхание. Жерар не обещал быть наверняка, но Манон была уверена в его визите. Потребность излить кому-то душу, усилившаяся у него из-за похищения Габриэль, уже привела его сюда сегодня днем. Пуантро признался, что ему хоть несколько минут было необходимо поговорить с ней.

Ощущение какого-то неблагополучия, не связанного с ее физическим состоянием, на мгновение посетило Манон, и она нахмурилась. Держа Жерара за руку, она шептала ему слова утешения, которые он желал от нее слышать, пока излагал свой план привлечения к освобождению Габриэль Жана Лафитта. Она не решилась сказать, что вовлечение Лафитта в это дело было бы ошибкой. Манон инстинктивно чувствовала, что если даже заикнется об этом, то вызовет взрыв негодования у Жерара. Она решила, что вечером постарается найти возможность предостеречь его. Час тому назад, когда она была совершенно готова встретить его, ею овладела неудержимая тошнота. Манон охватила паника.

Бедная женщина вытерла капельки пота со лба. При любых других обстоятельствах неожиданный приход Жерара только обрадовал бы ее и наполнил душу новыми надеждами, но сейчас она не могла допустить и малейшего намека на свое состояние. Последний же приступ тошноты был таким сильным, что после него ей пришлось заново одеваться и приводить себя в порядок.

Манон надела желтое батистовое платье, о. котором Жерар как-то сказал, что оно создано для нее. Но теперь наряд не радовал. Она еще не совсем пришла в себя: цвет лица был чуть сероватым, а волосы…

— Мари… — Руки Манон дрожали, когда она подкалывала последний светлый локон изящным гребнем, а затем повернулась к молча стоявшей позади нее служанке. — У меня не болезненный вид? Может, добавить румян на щеки?

— Non. Vous etes tres belle [10].

Глаза Манон наполнились слезами. Она подумала, что для Мари всегда будет красивой. Резко поднявшись, она обняла пожилую женщину и крепко прижала к себе. И, отвечая на молчаливый вопрос, который мучил Мари, сказала: