И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь Страница 39

— Я уже выпил бокал. Много не пью. Не хочу превратиться в алкаша, как мой брат.

— Дэл алкаш? — удивилась я.

Свинья, алкаш. Как еще его обзывают?

— Как посмотреть. — Блейк пожал плечами и забросил руку на спинку стула. — Вот чего я действительно хочу, — сказал он и обвел восхищенным взглядом скромный дом Эвелин и Патрика, словно это Тадж-Махал. — А ты?

Мне нравилось, что Блейк не считает мои жизненные цели недостаточно высокими.

— Я тоже, — согласилась я. — Но чтобы дом был покрасивее. В Парк-Слоуп. С гамаком в саду. А еще хочу преподавать в хорошем колледже в городе.

Он кивнул:

— У моего отца есть связи в городских школах.

Я принялась размышлять, почему моя мама так критически относится к связям. Мне казалось, связи — это прекрасно, ведь благодаря им можно достичь желаемого без зубрежки до посинения, каторжного труда и сдачи экзаменов.

Блейк отошел за содовой и завел с Патриком дружескую беседу в патио.

Меня разбирало любопытство. Они обсуждали футбол, и бейсбол, и вступительные экзамены в Департамент пожарной охраны Нью-Йорка, но дослушать мне не удалось: Эвелин подняла меня со стула и увлекла за собой в детскую. Закрыв дверь, она схватила меня за руки.

— Вот это да! — воскликнула она. — Он обворожительный.

Ни разу в жизни я не слышала от Эвелин слова «обворожительный». Скорее всего она откопала его в каком-нибудь недочитанном любовном романе. Но характеристика была точной, так что я согласно кивнула и ответила на все вопросы о том, как мы с Блейком познакомились. Потом она спросила, сколько ему лет.

— В ноябре будет двадцать один.

— Двадцать один, — повторила она с задумчивым видом. — Значит, вы уже занимаетесь этим делом.

Это прозвучало еще хуже, чем в разговоре с мамой. Я покачала головой, будто никогда и не думала «заниматься этим делом».

— Врушка ты, Ари. Я вижу, что происходит. Глянь на себя — ты же вся светишься.

Свечусь?! Вот не знала…

Я и не ожидала, что разговорюсь об этом с Эвелин. С мамой поделиться я не могла, с Саммер тоже не говорила, посвящать Ли мне не хотелось — она все-таки двоюродная сестра Блейка. Внезапно в украшенных флажками «Ред сокс» голубых стенах детской я ощутила радость от того, что у меня есть старшая сестра.

— Так что я не вру, — заявила я, рассказав Эвелин о том, что происходит по средам. — Мы на самом деле этим не занимаемся.

— Но скоро начнете, — не унималась она. — Я тебе дам телефон своего врача. Она принимает в бруклинской клинике по пятницам… Полис там не спрашивают, так что маме необязательно докладывать… Выпишут таблетки. Мы же не хотим, чтобы ты залетела, да? — Она рассмеялась, затем нацарапала что-то на клочке бумаги и сунула мне.

— Эвелин, — возразила я, — таблетки не всегда работают. Ты ведь…

Она перебила меня, засмеявшись, но уже по-другому, хитро и цинично, и понизила голос:

— Работают, если пить их каждый день. А мне не терпелось выбраться из маминого дома. Я то и дело пропускала прием. Ну, то есть… Патрик всегда меня любил, но сильнее всего, когда я носила детей. Парней беременность сводит с ума. — Она подмигнула и положила руки мне на плечи. — Послушай, Ари. Кругом полно заразы. Я имею в виду не только СПИД. Прежде чем лечь с Блейком, убедись, что он ничем не болен. Обязательно выясни, сколько у него было девушек.

Я знала только о девушке из Джорджии. Но сейчас я думала о том, как отчаянно Эвелин хотела избавиться от маминой опеки и что Киран появился на свет вовсе не случайно.

Июнь был чудесный: яркое солнце, свежий воздух, послеполуденные часы по средам на покрывале с вышитыми розами. Мне нравились звуки музыкальной шкатулки, доносившиеся из грузовика мороженщика, и запах зефира, который жарили соседи, и выведенная красными чернилами вдохновляющая буква «А» — моя экзаменационная оценка.

— Из всех моих учеников ты подаешь самые большие надежды, — сказал учитель рисования.

Это был последний день занятий. За открытыми нараспашку окнами ходили ученики, болтали, расписывались друг у друга в альбомах, и я прислушивалась к их голосам, пока учитель не сказал что-то о работе на летних каникулах. Он протянул мне визитку, на которой был напечатан бруклинский адрес и слова «Рисуем вместе».

— Что это за место? — поинтересовалась я.

— Реабилитационный центр для взрослых людей с психическими отклонениями, — пояснил он. — С синдромом Дауна… черепно-мозговыми травмами… и тому подобным. Программа арт-терапии. Директору, моему приятелю, требуется помощь. Вот я и подумал о тебе. Человек с таким талантом может принести много пользы.

У меня талант. Неужели он это сказал? Мысленно повторяя слова учителя, я едва не проехала свою станцию. А потом решила заглянуть в центр «Рисуем вместе».

Он находился в нескольких кварталах от нашего дома, на первом этаже трехэтажного викторианского здания с дорическими колоннами и широким крыльцом. Приятелем моего учителя оказался мужчина за тридцать с темной бородкой клинышком, в очках с тонкой оправой. Звали его Джулиан. Он сказал, что мне дали хорошие рекомендации, и без лишних слов принял на работу.

В тот вечер за ужином мама без умолку болтала о моей новой работе.

— Люди сразу распознают талант. А ты собралась растрачивать свою жизнь на учительство. — Она протянула руку за моей тарелкой, положила гору салата с макаронами и посмотрела на папу. — Идет и просто находит себе работу! Вспомни Эвелин в ее возрасте. Как я умоляла ее поработать летом, а она даже в «Бургер кинг» заявление написать не пожелала.

Мама мной гордилась, и это здорово, но мне были не по душе комплименты за счет сестры. Эвелин в последнее время вела себя доброжелательно, всегда спрашивала о Блейке, когда звонила. И проявила заботу, снабдив меня адресом своего врача, хотя оказалось, что мне нельзя принимать таблетки.

Я узнала это неделю назад. Тайком записалась на прием и прошла через унизительное обследование: хлипкий больничный халат, латексные перчатки, холодный инструмент, напоминавший ложку для обуви или средневековое орудие пыток. Когда все закончилось, я чувствовала себя марафонцем, пересекшим финишную черту. Сидя в гинекологическом кресле в халате из ткани не толще бумажки, я вспоминала программу «Пи-би-эс» об обряде инициации. Африканским мальчикам режут бритвой лица, и шрамы остаются на всю жизнь — требует ритуал посвящения, ничего не поделаешь. Пока врач за столом изучала мою медицинскую карту, я думала: «Это мой ритуал посвящения. Теперь я такая же, как Саммер и другие девочки, которые регулярно посещают гинеколога и честно глотают противозачаточные таблетки. Я — член клуба „Заимела парня“».

Я перевела взгляд на доктора — пышнотелую женщину средних лет. Листая карту, она озадаченно хмурилась.