Все мужчины ее жизни - Ника Сафронова Страница 39

В конце концов звукооператор не выдержал.

– Ладно, мужики, я тоже спать пошел, – поднимаясь из-за стола, сказал он.

Немного поломавшись, Ваня благословил товарища на сон грядущий. Отследил глазами его уход и неожиданно обратился ко мне:

– Так что там у тебя за материал? Давай, пока мы одни, излагай. – Он достал сигарету и, прежде чем закурить, с удовольствием вдохнул ее аромат.

Я сразу оживилась:

– О, Иван, вы себе не представляете… Это должен быть очень интересный проект! Дима! Где бумажка со сценарием, которую я тебе отдавала?

– Нет, нет, нет! – запротестовал шеф-редактор. – На фига мне сейчас бумажки читать? Ты давай пока в устной форме. А уж потом, если меня зацепит, я со сценарием ознакомлюсь.

– Ну, хорошо! – Я откинула волосы за спину. Придвинулась ближе к столу, чтобы видеть выражение Ваниных глаз. – Значит, в двух словах предыстория. Есть у меня один знакомый музыкант. Безумно талантливый! Его поэзия – это философия. В ней не встречается лишних слов – каждое несет в себе житейскую мудрость.

Ваня инстинктивно подался вперед. Я заметила, как в его зрачках запрыгали искорки любопытства. И пока я рассказывала о Кощее, эти искорки никуда не исчезли. Недаром я вложила в начало все свое красноречие. Но стоило мне завести разговор про нашу основную задумку с ток-шоу, как мой собеседник тут же потянулся за водкой. И дальше слушал меня уже почти без всякого интереса.

Тем не менее, пока он не прерывал, я продолжала рассказывать:

– Это как бы два противоборствующих лагеря. С одной стороны бренд, с другой – искусство. От искусства будем выступать мы с Кощеем. А в качестве представителей бренда пригласим некую попсовую знаменитость, поющую ни о чем. Вместе с продюсером и, как пример, с поэтом-песенником… или гримером – неважно. Начать можно с полемики между продюсерами, то есть между мной и моим противником…

– Не боишься? – насмешливо перебил меня Ваня, впиваясь зубами в остывший шашлык. – От тебя же любая акула шоу-бизнеса обмылка не оставит.

– Ну, это еще как сказать. Я тоже не лыком шита, за словом в карман не полезу.

– Думаешь, свободно изъясняться на публике – это так просто? Ты вообще выступала когда-нибудь перед большой аудиторией?

– Выступала, конечно. На семинаре по менеджменту.

– Да, но ты ведь заранее готовилась к своему выступлению.

– Мне задавали вопросы…

– Но не атаковали!

– Иван, не волнуйтесь за меня, честное слово! Я справлюсь.

– Ну-ну, – ухмыльнулся Сорокин, – давай дальше.

– Потом нужно будет дать возможность выступить музыкантам… ну, для сравнения. Послушать, что думают по этому поводу третьи приглашенные лица. А потом предложить высказаться аудитории. Вот в общих чертах и все.

– Все? – Ваня поморщился.

Какое-то время он сидел молча, тщательно вытирая салфеткой свои короткие пальцы.

Мы с Дмитрием смотрели на это действие как завороженные. Как будто в данный момент решалась наша судьба.

– Знаешь, что я тебе скажу, Иринка, – наконец изрек шеф-редактор. – Туфта это, а не сценарий, – цокнул языком, выуживая что-то из зуба, и добавил: – Все. Пошел спать. Устал.

Когда его пятнистая куртка скрылась во тьме, я по-деловому спросила у Дмитрия:

– Что нужно сделать, чтобы он передумал?

Губы на веснушчатом лице разъехались в виноватой улыбке.

– Ничего ты с этим не сделаешь, заяц. Если Сорокин не видит изюминки, он материал к эфиру не допустит. Ваня своей репутацией дорожит.

Сказав так, Дмитрий встал. Прибрал на скорую руку со стола, пока я, не поверив ему, силилась найти выход из сложившейся ситуации. И мы пошли в корпус.

Несмотря на повальное желание народа поспать, этим как раз никто занят не был. Ладка лежала одетая поверх покрывала и с некоторым лукавством разглядывала Дениса. Тот, привалившись рядом на один локоть, тасовал колоду карт. А хмурый, оголенный по пояс Сорокин выхаживал по номеру с перекинутым через плечо полотенцем.

– Ну, скоро она там? – кипятился Ваня. – Что можно столько времени делать в душе? У нее что, дома горячей воды нет?

Тут щелкнула задвижка, и ворчун с возгласом «Ну наконец-то!» ринулся в ванную комнату. Оксанка показалась с охапкой походной одежды в руках. Разрумяненная, с бисером поблескивающих капель воды на челке. На фоне пропыленно-утомленной компании она смотрелась как лепесток чайной розы. Такая же свежая и душистая.

При виде Оксанки Ваня замер, механически посторонившись с дороги. А когда невозмутимая Дорохова продефилировала мимо него, обернулся, бесхитростно оценивая ракурс сзади. Очевидно, короткое спортивное платье и голые ножки добили Ваню окончательно.

– Мать моя женщина! – в изумлении воскликнул он. – Оксанка, да ты такая стройная, оказывается! Я как-то тебя в телогрейке и не рассмотрел.

Дорохова моментально смутилась:

– А чего вам меня рассматривать? Я же не календарь…

Я бы с удовольствием понаблюдала, как станут развиваться события дальше, но мой необузданный Ромео втолкнул меня в спальню.

Не включая света, не разбирая, что, где и как, он и здесь умудрился во всем проявить нетерпение. Все произошло без единого вздоха с моей стороны…

Утром, когда я открыла глаза, то увидела разбросанную повсюду одежду. Покрывало неряшливой кучей валялось в углу. А из всех воспоминаний о сексе сохранился только брошенный возле кровати презерватив.

«Что ж, не хуже, чем многие» – вздохнула я про себя.

Похлопав спящего Дмитрия по конопатой спине, я стала вылезать из постели. Потихоньку оделась. Не найдя расчески, намотала волосы на руку, вправляя их в свитер, и отправилась умываться.

Картина, которую я застала при выходе из спальни, превзошла все мои ожидания.

Ваня, все так же оголенный по пояс, отирался возле дороховской кровати, наставив на Оксанку свой сотовый телефон.

– Тсс, – обернулся он на звук отворяемой двери, – я снимаю, как она спит.

«У-у, как она тебе нравится! – подумала я. – Нельзя ли это будет как-то использовать?»

Денис и Ладка пока еще валялись по койкам, хотя оба уже не спали, с интересом наблюдая за чудачествами шеф-редактора.

Тот, видимо, отсняв достаточное количество материала, оставить Дорохову в покое тем не менее не смог. Теперь он вооружился тонким журналом. Свернув его трубочкой, он поднес его к торчащему из-под одеяла уху и вкрадчиво произнес:

– Я – кремлевская кукушка. Ку-ку. Московское время восемь часов пятьдесят одна минута. Подъем! В школу опоздаешь.

Оксанка натянула одеяла на голову.

– Ладка, – жалобно и глухо протянула она из своего укрытия, – ты не взяла с собой нунчаки? Убей кукушку, пожалуйста. Очень спать хочется…