Фонтан мечты - Джози Литтон Страница 39

– Ты похожа на богиню, – с улыбкой сказал он.

Рука его скользнула вниз, слегка раздвинув ее бедра, он поглаживал мягкие завитки волос, увлажненных от желания.

– Афродита, – сказал он, – рожденная из волн. – Он приложил пальцы вначале к своим губам, потом к ее. – У тебя вкус моря.

И вновь она потянулась к нему, и вновь он остановил ее.

– Скоро, – сказал он и провел ладонью по ее бедру, наблюдая за ее реакцией. Чем смелее и настойчивее он ласкал ее, тем беспомощнее становилась она. И вот она откинула голову и застонала.

Наслаждение сделало ее податливой. Она словно превратилась в сосуд, наполненный наслаждением. Оно играло в ней, как молодое вино, заставляя забыть обо всем, кроме того, что происходило с ее телом, с ее ощущениями. Наслаждение нарастало, продолжало нарастать и тогда, когда он раскинул ее ноги так, что они обхватили его бедра, и быстрым движением вошел в нее. Она вскрикнула, вцепившись ему в плечи. Наслаждение было острым, настолько острым, что, казалось, прорезало ее всю насквозь. Она чувствовала, что дрожит и тает.

Но он знал, что это еще не предел. Он был еще далек от завершения начатого. Она поняла это, когда он вдруг повернул ее, наклонил над столом и вошел в нее на этот раз медленно, нарочито медленно, мучительно медленно. Амелия застонала. Ей показалось, что она не выдержит этой сладкой муки и взорвется.

– Нилс, я больше не вынесу...

– Еще как вынесешь. – В тоне его слышалось приятное удивление, чуть-чуть иронии и железная воля мужчины, который привык повелевать. Он двигался в ней с завораживающей медлительностью, доводя ее почти до неистовства. Но и тогда, когда наслаждение действительно стало почти невыносимым, она еще держалась, инстинктивно чувствуя, что лишь его воля не дает ей сорваться в пропасть и продлевает экстаз, покуда вдруг не пришла развязка, разрядка такой интенсивности, что у нее потемнело в глазах.

Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на ковре у камина. Нилс лежал рядом с ней на боку, у нее за спиной, и нежно водил рукой по ее волосам. Этот мужчина был художником, дьяволом, гением чувственности. Он был так же наг, как она, и Амелия поняла это, не видя его, лишь чувствуя телом. Но одних ощущений было мало, она должна была его видеть и потому повернулась к нему лицом. Пламя золотило его великолепное тело, напоминавшее ей те статуи, что украшали дворец в Акоре. Но он был изваян не из камня, а из плоти, теплой, живой плоти, сводившей ее с ума. Амелия закрыла глаза. На нее накатила такая истома, что даже поднять веки казалось непосильным трудом. Никакие мысли не шли в голову, и это было хорошо. Но желание – острое и жаркое, уже вновь пробудилось в ней. Он перекатился на нее, оказавшись сверху. Сделав над собой усилие, она приоткрыла затуманенные страстью глаза и встретилась с ним взглядом. В его глазах был серый сумрак. Он был красив той особенной суровой красотой, от которой захватывает дух. Глядя в его лицо, она испытывала то почти мистическое благоговение, что чувствуешь, видя заснеженные вершины далеких гор, безлюдные и непокоренные. Она хотела обнять его, но он перехватил ее запястья одной рукой и заломил ее руки за голову.

– Еще нет, – сказал он, и дыхание его обожгло ее кожу. Язык его касался ее сосков, и они твердели с каждым мгновением. Она балансировала на грани боли и чувствовала, что ее воля, которой она гордилась, считая себя сильной, растворяется под его лаской. Смутно она осознавала, что отдается ему, покоряется ему, признавая его власть над собой, склоняется перед его волей, и, странное дело, внутреннее признание своей слабости, своей беззащитности перед волей мужчины отозвалось в ней новой волной удовольствия. Такого с ней еще не было. Пусть это соитие не было у них первым, но лишь сейчас она по-настоящему почувствовала, что отдается ему, отдается ему вся – вверяет ему не только тело, но и душу. И осознание этого непреложного факта наполняло ее радостью, почти беспредельной, не идущей ни в какое сравнение с тем, что могло дать одно лишь чувственное наслаждение. Горячие слезы выступили на глазах, потекли по щекам, когда она, выгнувшись ему навстречу, обняла его, прижала к себе и вобрала в себя, словно хотела выжать из него то, что составляло исконную тайну, сущность самой жизни.

Прошло время – сколько, она не имела представления. Она проснулась от вдруг охватившего ее чувства восторга сродни религиозному экстазу. Нилс спал, лежа на животе, и обнимал ее одной рукой за талию. Она любовалась его телом, испытывая удовольствие еще и от того, что может рассматривать его беззастенчиво, упиваться его красотой. Но угли в камине почти догорели, и холод заставил ее выскользнуть из сладких объятий. Она потянулась. Каждая клеточка ее тела лучилась довольством. В ней не было ни тени тревоги, и если в мире и были проблемы, то ее они никак не касались.

Поеживаясь от холода, она подошла к камину, развела огонь и натянула рубашку. Она пока как-то не привыкла разгуливать нагишом. На кушетке возле камина она заметила плед и укрыла им Нилса. Она была даже несколько разочарована тем, что он не проснулся.

Но видит Бог, он заслужил отдых. Наверное, постоянно улыбаться могут только идиоты, но улыбка словно прилипла к ней. Со стороны, наверное, она могла сойти за дурочку. Не переставая улыбаться, Амелия принялась бродить по комнате. Внезапно ей захотелось узнать побольше о человеке, который последнее время один занимал ее мысли. Она понимала, что дом ему не принадлежит, и поэтому вещи не многое могут рассказать о нынешнем обитателе этого дома. Не обращая внимания на те книги, что стояли на полках, она направилась к столу. Там она нашла труды по военному делу и по истории – все читаные-перечитаные. В буфете стоял графин с бренди и еще чем-то, что она понюхала и, поморщившись, поставила на место. Может, это и был знаменитый кентуккский бурбон.

И тут внимание ее привлекла папка. Она какое-то время боролась с собой, понимая, что поступает не вполне прилично, но любопытство пересилило, и она пробежала глазами те бумаги, что были в нее вложены. И вдруг взгляд ее упал на рисунок – мужской портрет.

Нилс проснулся резко, как от толчка. Сердце его тревожно колотилось. Но тут он увидел Амелию и успокоился. На ней была рубашка, но эта беда была легко поправимой. Он приподнялся, и плед упал с его плеч. В этот момент Амелия подняла голову. Глаза ее горели, но, увы, отнюдь не страстью. Выражение ее лица, поджатые губы и этот недобрый огонь в глазах заставили Нилса мгновенно насторожиться.

Он распрямился, забыв о своей наготе. Он хотел подойти к ней, но она остановила его взглядом.

– Почему, – спросила принцесса Акоры, – вы держите у себя портрет Саймона Хоули?

В жизни Нилса были времена, когда он стоял на краю пропасти, в буквальном смысле и в переносном, зная, что те действия, которые он предпримет в ближайшие мгновения, определят все дальнейшее его существование.

Было туманное утро в горах Кентукки, когда он провалился в глубокую яму в лесу. Тогда вся жизнь его, как пишут в книгах, пронеслась перед его глазами за несколько секунд. Он упал на дно колодца и во всю глотку стал звать на помощь Шедоу. Вот это и спасло его, это и его ангел-хранитель, который позаботился о том, чтобы он не разбился насмерть при падении. Ангел-хранитель, что направил их обоих по тому пути, по которому они следовали и сейчас.