Одинокие сердца - Итсасо Лосано Мадарьяга Страница 39

— Понятно. — Арчи допил свой бокал до дна. — Мне было очень приятно с тобой поболтать, Джеймс. Если выяснишь по этому вопросу что-нибудь еще, поставь меня в известность.

— Ты и сам знаешь, что именно так я и поступлю, — ответил Джеймс, с заговорщическим видом подмигивая другу и расплываясь в добродушной улыбке.

— У тебя есть время, чтобы выпить кофе?

— Конечно.

Когда они выпили кофе, Арчи расплатился по счету и друзья встали из-за стола. Выходя из ресторана, они дали на чай дежурившему у входа официанту и снова начали болтать о всякой ерунде. Арчи поначалу намеревался лишь слегка задержаться с возвращением в адвокатское бюро, где ему нужно было взять кое-какие материалы, но затем, передумав, вообще решил закончить свой рабочий день. У него ведь не было никаких срочных дел. Сведения, которые он получил от Джеймса, были для него вполне достаточными, и хотя Арчи и обнаружил, что его племянник ввязался во что-то такое, что ему, Арчибальду, явно не нравилось, его задача очень сильно упростилась. Теперь нужно было систематизировать полученные сведения и продумать такой план действий, в котором не было бы ни одного слабого места.

— Я не понимаю, почему дедушка не позволил своей дочери получить университетское образование, а вот против моей учебы в университете возражать не стал. Да и папа почему-то был согласен с ним в обоих случаях.

Слова Одри отразились эхом от каменных плит парадной лестницы замка Шамбор, на которой она сейчас стояла вместе с матерью.

— Ну, это вполне объяснимо, — сказала Виолетта. — После того как у меня отняли твоего брата, я очень четко дала понять, что относительно тебя я уступать не намерена и что никакого вмешательства в твое воспитание не потерплю. Поскольку ты была не мальчиком, а девочкой, мне позволили воспитывать тебя так, как я считала правильным, хотя мне время от времени и приходилось выслушивать критические замечания на этот счет. Для твоего дедушки ты была, так сказать, «пропащим человеком» еще с самого раннего детства. Кроме того, тебе ведь предстояло рано или поздно выйти замуж, и тогда твоя фамилия была бы уже не Сеймур.

Эти слова вызвали у Одри негодование. Ее любимый дедушка — тот самый, с которым она ездила на конные прогулки, который учил ее ездить верхом, как настоящая представительница рода Сеймуров, и гордиться своим происхождением, который читал ей сказки, когда они сидели вдвоем в дождливый вечер у камина или когда она болела, — был, оказывается, совсем не таким, каким она его себе представляла. Одри прислонилась спиной к балюстраде и скрестила руки на груди.

— Мою тетю тоже вряд ли можно было назвать настоящей представительницей рода Сеймуров, — мрачно сказала она.

— Да, но с ней все было совсем по-другому. Она ведь была его дочерью. Кроме того, применительно к тебе имело значение не только мнение твоего дедушки. Твоему отцу тоже пришлось высказаться.

Виолетте вспомнился разговор, состоявшийся у нее с Сэмюелем много лет назад. Она все еще не забыла о разочаровании, охватившем ее тогда, когда она поняла: ее супруг хотя и является более прогрессивным, обаятельным и приятным в общении человеком, чем его отец, но, тем не менее, во многом разделяет патриархальные и заскорузлые взгляды Теобальда… Разговор этот состоялся в то время, когда Сэм был очень маленьким и его еще не отправили в школу-интернат Святого Михаила. Виолетта не помнила, в связи с чем они с Сэмюелем вдруг заговорили о Дженни — возможно, поводом для этого послужил какой-то пренебрежительный комментарий Сэмюеля о том, чем занимается Дженни, когда она находится вне дома.

Виолетта имела лишь поверхностное представление о том, что делала Дженни, когда она куда-то уходила из дома по утрам. Иногда Дженни возвращалась с новой прической (значит, посещала парикмахерскую), иногда — с множеством покупок (стало быть, ходила по магазинам). Ей нравилось заниматься рукоделием, и она очень часто мастерила различные украшения для деревянных рамок, вставляла картины в подобранные ею изящные рамки или рисовала на сундучках изысканные цветы. Она частенько сидела по вечерам в садовой беседке — до тех пор, пока не становилось слишком темно и она уже не могла работать. Бывало, она говорила, что идет покупать деревянные рамки и лак для них, однако у нее почему-то уходило на это целых полдня, а потому Виолетта Думала, что на самом деле Дженни что-то где-то тайком писала или читала. Дома ее, правда, никогда не видели с книгой в руках, хотя всем и было известно, что она, запершись в своей комнате, часто что-то читает. Как это ни странно, со стороны казалось, что она стыдится своего пристрастия.

Виолетта иногда слышала, как о том, чем обычно занималась Дженни, отзывались, как о «женских делах». Это ей очень не нравилось, потому что «мужские дела» выставлялись как нечто очень важное и серьезное, а вот «женские дела» считались пустыми развлечениями — так, лишь бы чем-нибудь себя занять. Поэтому, когда Дженни по утрам уходила за покупками, Сэмюель насмешливо ворчал, что его сестра опять отправилась бродить по магазинам — то есть, как говорил Сэмюель, «заниматься тем, что очень нравится вам, женщинам, и чего мы, мужчины, терпеть не можем».

— Мне кажется, что ты ошибаешься относительно своей сестры, Сэмюель, — заявила как-то раз своему мужу Виолетта, которой уже надоело слушать подобные реплики. Она в этот момент направлялась в ванную, чтобы привести себя в порядок, потому что они с Сэмюелем собирались к знакомым — чете Фостеров — на ужин. — Я помню, что когда мы учились вместе с Дженни в школе, она все время что-то читала. Ты не можешь себе даже представить, с какой жадностью она глотала книги одну за другой.

— Да уж. Ведь вам, женщинам, очень нравятся сентиментальные романы, порождающие мечты о прекрасных принцах, готовых одарить вас своей любовью — после того, как преодолеют разделяющие вас всевозможные препятствия, — заявил с сарказмом Сэмюель, стоя перед зеркалом и умелой рукой поправляя галстук. — Не знаю, кому первому пришло в голову написать подобный дурацкий роман… Или нет, знаю — какой-нибудь женщине. А кому же еще? — Сэмюель закончил возню с галстуком и самодовольно посмотрел на себя в зеркало.

У Виолетты патриархальные взгляды мужа вызвали бурю негодования. Она сердито уставилась на Сэмюеля, стоя у дверей ванной и — сама того не замечая — вдавливая зубья расчески себе в ладонь.

— В нашей школе не разрешали читать ни романы Барбары Картленд, ни вообще что-либо такое, что было бы на них похоже и могло бы вызвать у учениц романтические мечтания. В библиотеке имелись лишь произведения классиков. Твоя сестра прочла их все.

— Но это, похоже, не пошло ей на пользу, разве не так?

Сэмюель всегда тратил очень много времени на личную гигиену и уход за собственной внешностью. Он относился к числу людей, сильно переживающих из-за того, как они выглядят. В тот момент он, щедро смазав волосы гелем, усиленно их расчесывал.

— Это помогло бы Дженни, если бы ей позволили поступить в университет. Она хотела изучать английскую литературу. Не понимаю, что в этом плохого.