Мы не могли разминуться - Аньес Мартен-Люган Страница 4

С каждым годом я все лучше и лучше, если такое возможно, понимала: неслыханная удача, что в моей жизни есть сын. Моменты, которые мы проживали вдвоем, были драгоценными, они позволяли отвлечься от каждодневных забот, забыть о своих ошибках, а заодно и о теневых сторонах моего существования.

Мы все выбрали, наклеили, и преисполненный гордости Ноэ пошел устанавливать доску. Как только он стал достаточно сильным, чтобы поднимать ее самостоятельно, без моей помощи, это стало его обязанностью, которую он очень любил.

– Посмотришь, что получилось, мам?

– Сейчас иду.

Мы, конечно, имели право гордиться своей работой, и меня особенно трогало, что Ноэ не отрывает глаз от доски. Однако на этот раз сердце у меня сжалось сильнее обычного. Меня словно отбросило в прошлое. Чем старше становился сын, чем заметнее превращался в мужчину, тем более очевидным было его сходство с отцом. Он отреагировал на мое волнение.

– Какая-то проблема, мама?

Мы никогда не говорили о нем. В последние два года Ноэ отказывался затрагивать эту тему, без объяснения причин, просто сочтя ее закрытой. Я приняла его отказ, не желая растравлять рану.

– У тебя какой-то странный вид, – не отставал он.

– В отличие от тебя, я днем не спала!

Он ехидно хмыкнул:

– Возраст не позволяет гулять всю ночь?

– Прояви минимум уважения! – фыркнула я. – Пойду спать.

– А я включу телевизор.

Я подошла к нему, обняла, прижала к груди. Он не противился, и я не преминула немного затянуть объятие.

– Я люблю тебя, Ноэ, милый, и всегда буду любить, не забывай об этом.

– Я тоже люблю тебя, мам.

– Спокойной ночи.

Я отпустила его, широко ему улыбнулась и направилась в спальню, не удержавшись от последнего взгляда на сына, который уже лежал на диване с пультом в руках. Вид Ноэ в привычной обстановке немного приободрил меня.

Как всегда по понедельникам, я отвезла Ноэ на занятия. Это единственный раз в неделю, когда он позволяет мне постоять с включенными аварийными огнями перед лицеем Корнеля. Меня устраивало, что наше утреннее расписание совпадает.

– Хорошего дня, – пожелал он, держась за ручку двери и готовясь выйти из машины.

– В этом полугодии все будет в порядке?

– Еще бы, я на каникулах вкалывал.

Какое счастье, что у меня такой ответственный сын! Он всегда любил школу и всегда усердно учился. Это не составляло для него труда, так что мне было с ним легко и скандалы из-за домашних заданий не были нам знакомы. С другой стороны, Ноэ совершенно не умел ничего планировать на будущее, хотя бы на следующий год. Подозреваю, что он такой не один. Поскольку экзамены на бакалавра он, разумеется, сдаст, Ноэ намеревался продолжить образование. Где-нибудь. “Не важно где, мама, я выберу потом”. Я растерялась, столкнувшись с отказом принимать решение. Он это предвидел, поэтому сначала поговорил с Полем и только потом завел разговор со мной. К Полю он всегда обращался за серьезным советом, зная, что с ним можно обсудить абсолютно все, не виляя и не рискуя нарваться на паническую или слишком бурную реакцию. И он прекрасно знал, что Поль выступит на его стороне и донесет идею до меня. Или поможет ему лучше разобраться в собственных мыслях.

Ему не терпелось снова увидеть друзей после каникул, и он выразительно посмотрел на меня сквозь непослушную прядь волос, вечно падавшую на глаза.

– Можно я пойду?

– Погоди!

Я вдруг испугалась, что придется отпустить его. Он удалялся от меня. Все больше и больше.

– У тебя сегодня вечером гитара?

– Как всегда по понедельникам! Что-то не так, мам?

Я не забыла о его уроке, просто мне хотелось хоть немного задержать его. Похоже, я становилась излишне сентиментальной, что было плохо и для него, и для меня.

– Нет, нет. Все в порядке. Давай, беги!

Я замечала, что он беспокоится обо мне, он пытался дать мне это понять, не желая говорить в открытую. Я постаралась вести себя как можно естественнее, чтобы успокоить его. Пора образумиться. Придется чем-то занять свои мысли… Ноэ взрослел, и я теперь лучше понимала избыточную активность сестры, ставшую еще более бурной, когда ее дети покинули семейное гнездо.

– Пока!

Он захлопнул дверцу. Я следила в зеркале за тем, как он открывает багажник, вынимает из него рюкзак и гитару в чехле. Он знал, что я на него смотрю, и одарил меня широкой улыбкой, перед тем как вой ти во двор и присоединиться к своей компании. На шее у него болтались наушники, он шел развинченной и угловатой походкой подростка – в общем, Ноэ выглядел предельно естественно. Я еще посидела, наблюдая за тем, как он приветствует друзей на им одним понятном языке, смеется, чмокает девочек. Я выделила из них одну, по-особому застенчивую. Ноэ этого не замечал, но ей он явно нравился. Мой сын был популярен – и одновременно как бы и не был: он не входил в число любителей пускать пыль в глаза, которые любой ценой добиваются известности в лицее, суетятся, выставляя себя напоказ. Он не требовал для себя никакого особого места, он просто хотел всегда поступать правильно. При этом он был из тех, кого знают, с кем стремятся перекинуться парой слов, показаться вместе. Я не могла оторвать от него тоскливых глаз, он был на своем месте, в своем мире, ему там было комфортно. Ноэ, судя по всему, почувствовал, что я еще здесь, потому что обернулся и махнул мне рукой, как будто хотел поторопить: “Давай, мама, уезжай уже!” Я подчинилась сыну.

Как всегда в понедельник, я первой явилась в офис, все еще под тягостным впечатлением от первого дня занятий и стремительного взросления Ноэ. К счастью, я обожала работу в нашем агентстве маркетинговых коммуникаций, которое начиналось как обычная фотостудия. Я пришла сюда на самую мелкую должность, не задумываясь, чего буду добиваться, но твердо настроившись на то, чтобы зарабатывать себе на жизнь.

В середине беременности я бросила учебу в парижском художественном училище и вернулась к родителям в Руан. Мне пришлось долго убеждать их, скандалить, но в конце концов семья смирилась с моим отказом продолжать учебу. Сначала мама плакала, вопила в телефонную трубку, отец грозил страшными карами, как когда я была ребенком, а потом в Париж явилась Анна и помогла мне собрать вещи. Они приехали на “универсале”, за рулем которого сидел Людовик, тогда уже ее муж и отец ее детей. Снова обустраиваться с огромным пузом в своей детской было невыносимо, но еще ужаснее было сознавать, что я сижу на шее у родителей. Я не была готова смириться с зависимостью, поэтому тут же принялась искать работу. Мне срочно нужно было начать зарабатывать хоть сколько-то и снять любую конуру. Поэтому я просматривала все страницы объявлений и всюду рассылала резюме, чтобы обеспечить себя пропитанием. Но каждое интервью заканчивалось отказом. Никто не горел желанием взять на службу двадцатитрехлетнюю девушку, по уши беременную, не слишком разговорчивую и явно не очень в форме. Родители постоянно твердили, что торопиться некуда, что я могу жить дома столько, сколько хочу и сколько нужно, чтобы найти что-то подходящее. Они не уставали напоминать, что я должна беречь себя, нас обоих, чего я категорически не делала. Плевать я хотела на собственное, а уж тем более на его здоровье. Я целиком и полностью замкнулась, утратила все навыки общения – для бывших подруг по лицею я превратилась в инопланетянку. Они куда-то ходили, развлекались, перед ними открывалась вся жизнь, у них было полно планов. Рядом с ними я выглядела никчемной, лишенной будущего, в полном отрыве от всех. Время от времени я выходила на улицу подышать и удрать от обеспокоенных взглядов родных. Правда, здесь меня ждали другие взгляды, осуждающие. Из тех, в которых читаешь “бедная девочка, попалась на удочку первому встречному”. В нашем квартале я стала притчей во языцех, самой известной матерью-одиночкой, а надо понимать, что это провинциальный буржуазный квартал. Иногда мне хотелось заорать на них, спросить, в каком веке они живут. Но я молчала и опускала глаза, не реагируя на провокации. Не хотела создавать дополнительные проблемы родителям, которые и так подвергались еще более жесткому остракизму, чем я. “Как же они ее воспитали, если она спит с кем попало и позволила обрюхатить себя какому-то проходимцу, который сделал ей ребенка и испарился?” Из-за меня они утратили положение уважаемых людей, общение с которыми престижно, и попали в категорию безответственных родителей, дурно влияющих на своих детей, причем подразумевалось, что это влияние может оказаться заразительным.