Высшая степень обиды - Тамара Шатохина Страница 4

– Да мне… – дернулась я и затихла, прислушиваясь к себе: – А знаешь…? Правда, стыдно. Стыдно вдруг оказаться блаженной дурой.

– Точно – дура, – прошипел Павел с тихой злостью, – вырубай уже к чертям свою рефлексию! Хочешь, повышу твою самооценку? Уверен – от Усольцева сейчас все мужики шарахаются, чтобы не подхватить ненароком дурь, вдруг оно заразно? Я сам в… – нахера…?!

Он встал и прошелся по палате, остановившись у окна. Высокий, грузный, умный Санькин муж. Хороший мужик, надежный. Я знала, что он сейчас видит за стеклом – тяжелое небо, свинцового цвета вода в заливе, скалистые темно-серые сопки и внизу, немного сбоку – черточки пирсов. А к ним пришвартованы корабли, суда обеспечения и длинные, пузатые, тоже серо-стальные лодки. Это красиво всегда, в любую погоду.

А вот о чем он думал, стало ясно через минуту – Пашка оживленно обернулся ко мне:

– Грибов в этом году – море. Морозилка забита, банки везде… Санька будто с ума сошла.

– Я не сильно люблю их, ты знаешь.

– Просто не умеешь готовить.

– Как скажешь, – хмыкнула я.

– Снотворное, наверное, уже отменю… ты как?

– А я знаю? Не надо? Дай мне нормально спать, – трусливо представила я мысли и образы, которые будут маячить в мозгу, мучая всю ночь.

– Подсядешь еще… ладно, отдыхай. Так пацаны уже знают, говоришь?

– Я не хотела. Сережка сам… по голосу понял, что что-то не так, он хорошо меня знает, чувствует. Я все сказала, как есть. Отец пусть сам озвучивает свою версию. Мальчики уже взрослые, от нашего люблю-не люблю больше не зависят.

– Вы – семья, здесь их дом. Лишаешь пацанов родного дома.

– Я лишаю?!

Паша с досадой отмахнулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь, а я закрыла глаза, прислушиваясь к себе. На слезы не тянуло, воевать тоже. Скандалить, мстить… нет. Хотелось тишины вместе с разумным покоем, как здесь – в госпитале, но только подальше отсюда. А если это еще и то, что доктор прописал…

Что бы ни говорил Пашка, а собственное заторможенное состояние ощущалось странно. И тут одно из двух: либо нервы у меня – стальные канаты, а это не так, взрывной характер – беда моя. Либо что-то эдакое все же содержится в составе капельниц. В любом случае, препараты только сглаживают эмоции, тормозят их, но способность разумно мыслить не отключают.

Поэтому врать самой себе об абсолютном личном спокойствии не было смысла. Стоило только задуматься, и становилось тошно от какой-то пошло-тоскливой обыденности того, что случилось. Гадко, противно, стыдно! И почти до невыносимости обидно попасть в незавидную когорту надоевших жен. Пополнить собой ряды истерзанных ревностью, болью и непониманием баб... Я так точно в ауте. В полнейшем офигении.

Почему каждая из нас до последнего истово верит, что мимо нее-то уж точно пронесет…? Никаких же гарантий!

А мальчики меня поймут. И дом у них будет. Где мамка – там, по определению, и дом. И куда приехать будет, и с внуками в будущем помогу. Теперь все – только для них. Ничего-ничего, как-нибудь… потихонечку.

Через несколько дней погода выправилась, даже пару раз казалось, что вот-вот блеснет солнце, но не случилось. И все равно стало как-то легче – непогода дополнительно давила на психику.

В день выписки Паша лично занес мне выписной. Положил на тумбочку, прошел к окну и махнул оттуда рукой:

– Сюда подойди, хочу при дневном свете... погано, Зойка… – подвел он итог после осмотра, – желтая с прозеленью и скупо синевой разбавлено…

– Спасибо, Пашка… ты дурак? Это что было? – вытянулось у меня лицо.

– Кожные покровы… А что ты так? Красоткой никогда не была. Ты с других козырей… – хмыкнул он и сразу посерьезнел: – Я звонил этому Токареву, он ждет тебя. И я буду говорить с ним еще. Тебе нужно взять там путевку, сейчас речь не о профилактике – нужно закончить лечение. Тебе трудно будет.

– Когда меня накроет, Паша? – прошептала я, – голова пустая… Ты щадишь меня или всем так наливаешь? Когда я стану собой?

Паша присел на стул возле моей кровати и кивнул мне, чтобы села тоже.

– Я немного попугал тебя, чтобы ты не филонила. Все так и есть, но ты должна знать, что твой диагноз не приговор. Отнесись…

– Ты уже говорил. Когда накроет, Паш?

– У нас нет психолога, сходи к Давлятовне… поговори. Она по жизни умная баба, жизнью битая. И психиатр хороший – про откаты и «когда накроет» должна знать. Все только между вами, Зой. Врачебная тайна, не переживай. Сейчас дело не только в препаратах – тебе нужно поговорить с кем-то. Сане я запретил поднимать тему…

– А-а-а… понятно, – протянула я. Санька забегала редко и мигом уносилась по делам. Глаза отводила, вообще как-то вела себя… неестественно. Понятно теперь – по каким делам. А может, так и правильно.

– Да, поэтому она почти не заходила к тебе, обсасывать проблемы во время лечения – только усугублять. Может, я не прав… сходи к Розе, она ответит.

В кабинет психиатра я просочилась во время тихого часа. Она сама назначила время по моей просьбе, которую передал Паша. Пока шла, пыталась вспомнить анекдоты о психиатрах. Помню, слышала как-то действительно смешной, а вот не вспоминается и все тут. Какая жалость…

Полная темноволосая женщина лет шестидесяти, с типично еврейской внешностью (хотя я знала, что она татарка) Исупова работала здесь все то время, что мы жили на Большом севере. Я приехала – она была тут, и уеду я, а она останется. У нее была дочка – замужем где-то далеко, а она жила здесь одна. Больше я не знала ничего – был ли муж вообще? Как-то не особо интересовало, мы с ней даже не были толком знакомы.

Когда, получив разрешение, я вошла в кабинет и поздоровалась, она снимала с подоконника закипевший чайник. Улыбнулась мне, кивнула на две красивые чашки на столе:

– Составите компанию? Я не записывала вас на прием. Павел Антонович сказал, что у вас ко мне просто вопрос. Что будете – печенье, сахар? – достала она из тумбочки пару небольших пиал, наполненных тем, с чем положено пить чай.

– Мучное и сахар я не ем, Роза Давлятовна…

– Доктор… говорите – доктор, – аккуратно налила она золотисто-коричневую жидкость из термоса и подвинула одну из чашек мне. Улыбнулась и уточнила: – Ученая степень имеется, так что не ошибетесь. А имя-отчество у меня заковыристое. Тогда вам, Зоя, тоже иван-чай, его можно и без сахара, я так и пью. Это ферментированный, я делаю сама. А причина такой диеты? Показано или только ваше решение?

– Просто привычка. Роза… доктор, я хотела… спасибо, – приняла я чашку и вдохнула нежный цветочный запах: – О-о-о… Я хотела спросить…

И замолчала, сама не понимая – что я здесь делаю? Одно дело спросить у друга – так, между делом, а другое…

– Говорите-говорите… или пейте. Просто один вопрос. Повторите вслух то, о чем думали, когда шли сюда.