Порочные привычки мужа - Джейн Фэйзер Страница 4

Аурелия опустила глаза на письмо Фредерика, лежавшее нераспечатанным у нее на коленях. Она должна его открыть, но ей так страшно. Она совершенно точно знала, что содержание письма полностью перевернет ее упорядоченную жизнь. Ей хотелось сделать вид, что этого дня не было, просто выкинуть его из головы и продолжать жить, как обычно, — с Фрэнни и друзьями, в привычном и приятном круге общения.

Аурелия невидящим взглядом смотрела на письмо, зажатое в руке. Она живет жизнью, которую они с Фредериком принимали как должное. Спокойной, комфортной, без лишений, с безмятежными удовольствиями и обычными обязательствами, вытекающими из социальных привилегий. Такой жизнью жили все их знакомые, жили по правилам, впитанным с молоком матери.

И вдруг выясняется, что Фредерик жил не так. Он только притворялся, а на самом деле был кем-то другим, кем-то, кого она вовсе не знала. И был готов пожертвовать своим браком, отцовством, друзьями всей своей жизни. Женой. И ради чего? Чтобы жить в подполье, как шпион. Умереть для всех, кто его знал и любил.

Аурелию охватила пронизанная болью ярость. Муж вверг ее в пучину грандиозной лжи!

Нежелание вскрывать письмо испарилось. Оно было запечатано воском с оттиском на нем кольца Фредерика — Аурелия до сих пор сжимала его в кулаке. Она нетерпеливо сломала восковую печать ногтем и развернула лист. Голова закружилась, перед глазами все поплыло. Она смотрела на страницу, строчка за строчкой заполненную знакомым летящим почерком. Во рту внезапно пересохло. Аурелия судорожно сглотнула. Казалось, что Фредерик очутился в комнате рядом с ней. Она словно видела его смеющиеся зеленые глаза, его полные губы, его долговязую фигуру. Он никогда не выглядел по-настоящему ухоженным, в его одежде всегда была легкая небрежность, и когда Аурелия указывала на это, он начинал смеяться. Она как будто снова слышала этот смех — легкий, веселый, словно говоривший, что в жизни есть вещи куда более важные, чем внешняя благопристойность.

Теперь-то она понимала, что это за важные вещи. Не поместье, не охота, не все прочие банальности, так занимавшие умы деревенских джентльменов. Нет, это были опасные тайны — тайны, которые привели его к гибели. А теперь она держит в руках его письмо, наконец-то правдивые слова, пришедшие к ней из его могилы.

«Моя дорогая, ненаглядная Элли…»

В холле послышался звонкий детский голосок. Аурелия вздрогнула от неожиданности, поспешно свернула письмо и сунула его в карман юбки. Фрэнни вернулась домой после школьного дня, проведенного вместе со Стиви Дагенхемом в доме Бонемов на Маунт-стрит. Аурелия с Корнелией решили, что двум этим детям вполне достаточно одной гувернантки, которая будет заниматься с ними, пока Стиви не уедет в школу. Ему исполнилось семь, и Корнелия вела нескончаемую битву с его дедом, графом Маркби, за право оставить мальчика дома хотя бы до десяти лет. Ее поддерживал Гарри, отчим Стиви, а поскольку Гарри сумел снискать доверие графа, Корнелия была полна надежды. Общая гувернантка очень устраивала и детей, и обеих друживших матерей.

— Моркомб… Моркомб… а где мама? Я должна ей кое-что показать! — Настойчивый голосок Фрэнни вернул Аурелию к реальности. Она взяла себя в руки, пристроила на губы улыбку и пошла к двери.

— Я здесь, Фрэнни. Ты хорошо провела день?

— Ой, мама, столько всякого случилось! Мы ходили смотреть львов к бирже, они так ревели! По-моему, Стиви немного испугался… а я нет, ни капельки! — Маленькая девочка подбежала к матери, не замолкая ни на секунду. — Я нарисовала картинку про львов… посмотри-ка… у них столько много волос! Мисс Элисон говорит, это называется грива…

Аурелия по восхищалась картинкой, слушая подробнейший, минута за минутой, рассказ о дне, проведенном дочерью, бормоча в нужные моменты слова одобрения или удивления, и ласково повела девочку наверх, в детскую.

Она оставалась с Фрэнни, пока та ужинала, и сидела у камина, слушая бесконечный щебет дочки, пока Дейзи, няня, купала девочку. Уже не в первый раз Аурелия подумала, что Фрэнни просто невозможная болтушка — и была такой всегда, едва ли не с момента рождения. Фредерик очень удивлялся тому, как легко его маленькая дочка научилась говорить…

Письмо в кармане шуршало, стоило Аурелии пошевелиться. Позже… будет достаточно времени позже.

— Что мы сегодня будем читать на ночь, маленькая моя? — весело спросила она, сажая на колени закутанную в полотенце дочку.

Гревилл Фолконер вышел из дома на Кавендиш-сквер и торопливо направился в сторону Хорсгардс-Парад, где размещалось военное министерство. Полученный документ он надежно спрятал во внутренний карман сюртука. Ему не требовалось читать его, поскольку он отлично знал его содержание, однако если бы понадобилось воспроизвести карту, Гревиллу пришлось бы нелегко. Мастерство Фредерика Фарнема в искусстве картографии намного превосходило его собственное, а карта, из которой преимущественно и состоял документ, была слишком подробной, чтобы Гревилл сумел воспроизвести ее по памяти. Хотя Фредерик с этим справился бы.

Его снова пронзила боль утраты. Фредерик был его другом. Сначала учеником, который быстрее многих других усваивал мельчайшие тонкости шпионажа и при этом наслаждался интеллектуальным удовольствием действовать в скрытом мире манипуляций и обмана, бесстрашно соглашаясь принимать связанные с этим миром опасности.

А потом он стал коллегой, одним из тех, кому Гревилл мог доверить свою жизнь.

Он всегда будет скорбеть о смерти Фредерика, всегда будет гадать, не мог ли он спасти его, по-другому ударив саблей, выбрав другой переулок, когда они мчались к гавани по улицам Коруньи. Умом Гревилл понимал, что теперь это уже не имело никакого значения. А тогда… враг был на каждой улице, и на них напали из засады. Фредерик погиб быстро — один удар саблей в сердце. Юный флотский лейтенант подхватил документ, чтобы доставить его в гавань, а Гревилл отвлек на себя погоню. Двое напавших на Фредерика поплатились за это, а карта с бесценной информацией была благополучно отправлена.

Гревилл показал часовому на входе свое удостоверение, вошел во двор военного министерства, прошел к узкой двери со сводом в правом углу двора, поднялся вверх по каменным ступеням и оказался в коридоре с грязными окнами, пропускавшими совсем мало света.

— Фолконер, это вы?

Он обернулся на смутно знакомый голос. Из двери у него за спиной вышел мужчина. Его глаза казались уставшими. Он был без сюртука, в одной рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами.

— Бонем! — Гревилл протянул ему руку. — Вы все еще возитесь со своими иероглифами?

— Все еще, — ответил Гарри, дружески пожимая протянутую руку. — Последние три дня я просто света не видел. — Он смотрел на полковника проницательным взглядом. — Так, значит, вам удалось выбраться из Коруньи?

Гревилл серьезно кивнул:

— Одному из немногих.

Гарри молча, кивнул в ответ. Они были едва знакомы и очень мало знали о делах друг друга, но оба чувствовали себя здесь, в запущенных потайных коридорах военного министерства, как дома. Оба они имели отношение к темной преисподней войны, к тайным интригам, заговорам, к опьяняющему возбуждению триумфа — ко всему тому, что могли понять и оценить только товарищи по этой жизни.