По секрету твоя - Рошаль Шантье Страница 4

Глава 4

Он, значит, тянет за язычок молнии, а я пытаюсь сделать выражение своего лица чуточку увереннее. Это сложно, когда тебя раздевает малознакомый мужчина, от которого по непонятным причинам, мурашки по коже.

Замок, как обычно, заедает и, когда Марк дергает застежку, я молюсь всем швейным фабрикам, дабы он её не вырвал. Покупка новой куртки в мои планы не входила. Оценивающий взгляд скользит по обтягивающему термокостюму медленно, будто по коже, и я представляю, как делаю то, что должна: убираю его руки. А на деле просто ёжусь, и это вовсе не отвращение.

— Не бойся. Я аккуратно, — с хрипотцой звучит в тишине и уж точно расслаблению не способствует. — Разуться сама сможешь? — когда с курткой покончено, уточняет Марк.

Голос у него, словно бархат. Так, пора разгонять улей в желудке.

— Разувайся. Сейчас доктор придет, посмотрит тебя. Как быть дальше решим.

Я согласно киваю. А что мне остается? Наклоняюсь, чтобы снять ботинок с ударенной левой ноги:

— Ой, — почти всхлипываю, чувствуя, как ногу простреливает резкая боль и горячим шаром проносится по позвоночнику, оставляя после себя мерзкий холод. Спина покрывается испариной.

— Больно? — хмурится он.

— Больно, — пищу, тяжело дыша. Да тут бы не описаться от боли. Держусь, как могу.

Ошарашенным мой попутчик не выглядит, скорее, решительным. Его что, жизнь ко всему готовила? Марк, снова опустившись передо мной на корточки, осторожно берет мою ногу за икру и, положив на свое бедро, аккуратно расстегивает и стягивает с больной ноги лыжный ботинок. То же самое проделывает со вторым, только немного быстрее.

Сердце колет горечь и на глаза наворачиваются слезы, превращая меня в нюню потому, что я вдруг вижу отца, который так же сидел передо мной и шнуровал мои кроссовки. «Потому что я, глупая недотепа, в свои четыре, делать этого так и не научилась». Но это было давно. Слишком давно.

— Черт возьми, где же они лазят?! — встает, берет телефон и спустя несколько секунд я слышу идеальный английский, содержащий «нецензурную брань». Мама бы так сказала. — Потерпи немного, обещали быть в течение трех минут, — спокойно заглядывает в мои глаза. И только сжатые скулы выдают его настроение. Бархатный голос заставляет выплыть из прошлого и вспомнить, где я нахожусь. — Ложись, отдохни, а я пока чай и ужин закажу, — он перекладывает меня на диван и уходит, по всей видимости, в спальню.

Я снова слышу телефонный разговор. На этот раз Марк грозит, что сам спустится и обратится к руководству отеля. Мол, за те деньги, что он платит, врач должен находиться в лампе и вылетать, когда ее потрешь.

Он говорит четко и отрывисто, голос не повышает. Значит, руководить привык и не в армии. Отец мой кричит всегда. Если слово против— всё, беруши в помощь или прощай слух. И Илья такой же: либо не доводи, либо молчи да слушай.

Телефонный разговор затихает, а я думаю о том, что мне приятно его беспокойство. Искренне приятно. Я лежу на диване и рассматриваю дорого и со вкусом устроенную гостиную отеля, обзор на которую закрывали широкие плечи Марка.

Раздается стук в дверь, и черная борода впускает доктора с возмущенным: «где вас черти носят!?»

Осмотр длится минут двадцать, за которые я возненавидела доктора. Он вертел моей ногой в разные стороны, словно указкой размахивал. Спасибо, на пуанты встать не заставил!

—У Вас растяжение, сегодня ногу не беспокоить, если хотите завтра уйти отсюда на своих двоих.

Вынес вердикт, выдал мазь, четыре таблетки— по две на вечер и утро, раздал указания для снятия отечности и отчалил. Марк заказал у администратора лёд, накидал под ногу подушек, укутал меня пледом.

— Спасибо, что помогаете мне, — говорю после того, как он возвращается.

— На том свете сочтемся и давай уже на «ты», — с улыбкой отвечает, протягивая стакан, — Пить хочешь?

— Что это? — спрашиваю, прежде чем сделать глоток.

— Наркотики, что же еще? Сейчас расслабишься и я могу делать всё, что захочу, — он смеется. А я нет. Мне не смешно. — Да вода это, успокойся. — показательно делает глоток, — Видишь? Все в порядке. Прекрати.

Ожидаю, что его начнет раздражать моя настороженность, но нет! Глаза смеются.

— Прости, — говорю, принимая стакан из его рук, потому что боль действительно сказывается на моем поведении, а он в этом если и виноват, то прилагает все усилия, чтобы ситуацию исправить. Пью, потому что действительно очень захотелось пить.

Марк лениво наблюдает за мной, и я опускаю глаза. Неловко. Мы тут только вдвоем.

В дверь стучат, и я подскакиваю от неожиданности.

— Это всего лишь ужин, — усмехается, — Надеюсь, ты не станешь связывать простыни, чтобы выбраться через окно?

Черт, это такой он меня видит, зашуганной зайчишкой?!

И где таких делают, интересно? Я провела глазами удаляющуюся фигуру мужчины, сильнее кутаясь в шерстяной плед. Я не наивная дурочка, но его забота подкупает. И заставляет задуматься. А как бы вел себя Илья? Так же? Примерно год назад я сильно порезала палец острым ножом. Родители были у отцовского сослуживца, а кровь всё лилась, и я никак не могла остановить её, таким глубоким оказался порез. Я позвонила Илье, думала, он приедет, поможет. Он был занят. Играл в мортал комбат с друзьями и посмеялся, что трясусь по пустякам и его на задние лапы поставить пытаюсь. Я вызвала скорую, меня отвезли в больницу, заставили сделать рентген и обработали рану, а мама объяснила мне поступок Ильи так:

«А чего ты ждала? У него были планы, мужчины редко их меняют.»

«Но это ведь здоровье, мам!» — пыталась возражать в непонимании.

«Доченька, вот что страшного произошло? Ты же не голову разбила, не квартира горела, ты ведь больше испугалась. Да и для мужчины порез — это просто порез, каким бы глубоким он не был.» — вздохнула она, словно думая о чем-то другом, но быстро взяла себя в руки — «Ты слишком преувеличиваешь. Ох, этот юношеский максимализм»

— Вот и ужин, летчица! — добрый доктор Айболит вернулся и снова был готов помогать и корове, и волчице, и жучку…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И червячку, и медведице. Ты себя с кем ассоциируешь, Тая? — я что это вслух… — не нужно так краснеть, Вишенка, хотя, должен признать, это довольно мило и даже эротично. Давно не видел краснеющих женщин… — через стол касается пальцами моей пылающей щеки.