Я тебе объявляю войну, девочка! - Яна Лари Страница 4

Полдела сделано, очередь за малым. Завтра Славе исполняется двадцать три. Моя задача сделать так, чтобы Света его не «поздравила» своей целкой. Я девственниц за версту чую, они еще не осознали своей власти и вполне способны вызывать симпатию. Вот только со временем каждый такой милый котенок превращается в продажную суку.

Света только кажется несгибаемой, даже жесткой. К вечеру я выясняю все ее слабые места, теперь она передо мной безоружна. Матери не стало пару лет назад, отец запил, сестра-подросток. Живут стесненно, есть непогашенный кредит — на холодильник… Интересно, что в нем хранить с таким достатком? Водку?

В общем, легкая добыча…

И очень сладкая.

Света

— Да ты, от когда приехала, только и делаешь, что постоянно контролируешь меня! Туда не ходи, то не делай. Будто офигеть какая правильная, а все вокруг плохие. Ты совершенно не представляешь, как отдыхает молодежь на самом деле! Мы просто в парке потусим под гитару, а не пива напьемся где-нибудь в подворотне. Но откуда тебе это знать, когда ты вечно торчишь дома и бережешь себя для своего мажора?

— Слава хотя бы хорошо воспитан.

— Ну еще бы! Не чета нашим голодранцам. А ты возьми спроси своего Славика, почему он не знакомит тебя с друзьями? Или сама стесняешься светить перед ними обновками из базарной коллекции Луи Моветтон? Если учишь других, так начинай с себя! Эгоистка и черствая зануда, — срывается на крик сестра.

Со вздохом завершаю звонок. Так хочется тоже крикнуть, кто из нас эгоистка, но я понимаю, что Соня меня сейчас не услышит. Это возраст такой. Она хочет внимания мальчиков, хочет веселиться. Что бы я сейчас ни говорила, сестра все воспримет в штыки и продолжит рваться куда-то в вечерние улицы и проблемы.

Последняя неделя выдалась трудной. Мне пришлось искать дополнительный заработок. Когда отец спустил на коньяк всю получку, вопрос встал ребром, без возможности выбора других вариантов. Так я уже несколько дней учусь обращаться с подносом. Удобно и то, что бар недалеко от дома, а работать в нем можно не только в будни, но и по выходным, не пропуская хотя бы часть занятий.

Первый месяц, конечно, испытательный, зато чаевые мои. Хоть Славку поздравлю не с пустыми руками. Да и работа нехитрая. Всем улыбайся, правильно обслуживай, молчи, если хамят, бегай, подавай блюда, вовремя реагируй, если столику чего-то нужно, вовремя со столика убирай. Но тяжело физически и морально. Темные круги уже проступают под глазами, а волосы к вечеру пропитались запахом сигарет.

Яростно затираю едва заметное пятнышко на рукаве блузы, стараясь не вспоминать обидные фразы. Я отчасти понимаю негодование Сони. Сестра на два года осталась предоставленной сама себе. А теперь снова нужно перед кем-то отчитываться.

Она считает, что я перевелась, чтоб быть поближе к Славе. Думает, это жажда красивой жизни заставила меня отказаться от занятий с именитыми профессорами в пользу скромных возможностей местного университета. А ведь я думала только о ней. Когда Сонька проговорилась, что отец спивается, секунды не сомневалась. Я нужна ей, пусть даже сестра думает иначе.

— Не считай ворон, Савельева. За твоим столиком посетитель, — подсказывает шепотом администратор. Почему-то в ее тоне мне мерещатся едкие нотки зависти.

Бросаю быстрый взгляд в зеркало и выхожу в зал, цокая высокими каблуками по направлению к угловому столику. Вероятность встретить в этой забегаловке Злобина настолько ничтожна, что от неожиданности роняю себе под ноги ручку и блокнот.

— Мне доложили, что ты договорилась с напарницей о подмене. Куда-то торопишься вечером? — заговаривает Вадим с ленцой. Можно подумать, он не догадывается куда! — Кстати, добрый день.

— Обалдеть, каким «добрым» он стал только что, — выцеживаю тихо, стараясь не показывать смятения.

Слава, в отличие от брата, не сноб. Ему всегда было все равно, во что я одета, какого качества кофе ему налили и сколько лет колченогому табурету на моей кухне. А весь мир пытается нас убедить, что это неправильно. Я ведь потому и уехала, устала доказывать всем обратное. О чем говорить, если даже родная сестра меня осуждает.

Еще удивительнее то, что Вадим поднимается со стула, чтобы помочь мне и, выпрямившись первым, галантно подает блокнот, глядя на меня с высоты немалого роста.

«С высоты птичьего помета», — острит расшатанная психика.

А потом как-то резко становится не до острот. У меня вся кровь к лицу приливает, когда он переводит взгляд на мои губы и ниже — в вырез блузки, даже сглатывает…

Я резко поднимаюсь на ноги, одергиваю жакет и хватаю край блокнота, который мне отчего-то не спешат отдавать. Кажется, смена обещает быть адской.

— Скажу по секрету, ты слегка заблудился. Элитный ресторан тремя улицами выше.

Вадим придвигается почти вплотную, дыша свирепыми рывками.

— Я пришел куда надо. Но не стану злоупотреблять твоим терпением, если объяснишь, каким местом ты меня вообще слушала, и почему мой брат с тобой еще не расстался?

— Ты уже злоупотребляешь, — шиплю, дергая на себя руку.

На лице Вадима проскальзывает непонимание, что несколькими секундами позже сменяется еще более злым выражением, чем было раньше.

— А тебе неприятно, что я стою так близко, да?

— Конечно, ведь ты — брат моего парня.

— Слава тебе никто и никогда не станет кем-то большим. Ясно? Оставь его в покое.

— В конце концов, это не твое дело. — Опускаю глаза, чтобы не обжечься о ярость его взгляда. На меня так убийственно ни разу никто не смотрел.

— Еще как мое. Не заставляй меня показывать насколько.

Я нервно заправляю выбившуюся из пучка прядь волос за ухо. Что мне угрозы, когда я уже сама поговорить со Славиком собралась. Не получается у нас, может, не судьба? Но не в его день рождения все же. И Вадиму удовольствия своим решением не доставлю. Не смогу видеть его торжества. Боюсь, вывернет.

— Если продолжишь меня преследовать и угрожать, то я напишу заявление, что ты меня домогаешься, — говорю ему в спину, когда он возвращается за столик. Так оно проще.

Вадим плавно оборачивается и с непередаваемой смесью интереса и вызова на лице склоняет голову набок.

Он выше меня. Крупнее. Строже. Старше. Влиятельнее… И абсолютно все это отражается в жесткой усмешке, идеально ровной осанке и пронизывающем насквозь взгляде.

Но что-то не позволяет мне склонить перед ним голову. С любым другим на его месте я бы не стала связываться. Властность, пропитанная абсолютной уверенностью в себе, ураганом бьет в мозг, вызывая одно желание — отшатнуться. Но и этого я тоже не делаю.

Его усмешка становится шире, злее, еще более хищной. Вадим словно мысли мои читает и каждую эмоцию видит насквозь. По крайней мере, он именно такое ощущение вызывает. А еще обостряет во мне все органы чувств. Вплоть до озноба по мышцам от того, как к коже льнет его неразложимый на составные запах. Так пахнет роскошь, недосягаемость, вседозволенность. И я совру, если скажу, что не взволнована.