В эпицентре любви - Дженни Лукас Страница 4

Платье облегало ее грудь и бедра, и, когда она шла, шелк скользил и переливался. Темные блестящие волосы были забраны в конский хвост.

На лице ее не было косметики, и она выглядела совсем иначе, чем обычно. Талос никогда не видел, чтобы она выходила на улицу, не накрасив губы, даже несмотря на то, что ее матовая кожа, большой чувственный рот и блестящие синие глаза и так заставляли каждого встречного мужчину — от старого швейцара в больнице до проходящего мимо подростка — останавливаться, затаив дыхание.

И когда она обернулась к нему, невинно улыбаясь, Талос с ужасом убедился в том, что ее чары действуют и на него.

— Куда мы едем? — спросила она, морща лоб. — Ты так и не сказал.

— Домой, — ответил он, закрывая за ней дверцу лимузина.

Реакция собственного тела на эту женщину раздражала Талоса и создавала множество проблем. Его это не устраивало — ведь на самом деле он ненавидел ее.

В больнице, когда Ив лежала на односпальной кровати, свернувшись клубочком под теплым одеялом, она выглядела изнуренной, совсем не похожей на ту бойкую, сексапильную стерву, какой он ее знал. На бледном лице читалось выражение невинности. Ив казалась гораздо моложе своих двадцати пяти лет.

Талос приехал в Лондон только для того, чтобы уничтожить ее. Только об этом он мечтал последние три месяца. Но как он мог отомстить, если она даже не помнила своего преступления, а тем более носила под сердцем его ребенка?

Сжимая кулаки, он обошел машину. Был еще только сентябрь, лето уже насовсем покинуло Лондон. Низко над землей плыли серые тучи, сея мелкий дождик.

Он уселся подле Ив, и она, обернувшись к нему, спросила:

— А где наш дом?

— Мой дом… — он громко хлопнул дверцей, — в Афинах.

Ив изумленно посмотрела на него:

— В Афинах?

— Ну да, там я живу и там стану ухаживать за тобой, — он мимолетно улыбнулся, — по поручению доктора.

— Значит, я тоже живу там?

— Нет. Ты предпочитаешь путешествовать, — заметил он иронично.

— А где мои вещи? — спросила она тихо. — Паспорт?

— Вероятно, в поместье твоего отчима. Мои сотрудники заберут их и встретят нас в аэропорту.

— Но… — Ив посмотрела в окно, затем вновь обернулась к Талосу и торопливо проговорила: — Я хочу увидеть свой дом. Дом, где я выросла. Где он?

Талос взглянул на нее, прикидывая что-то в уме:

— Думаю, поместье твоего отчима в Бэкингемшире. Но ты там не жила.

— Прошу, Талос. — Темно-синие глаза Ив заблестели. — Я хочу увидеть свой дом.

Он хмурился, глядя в ее умоляющее лицо.

Ив действительно изменилась, думал он. Его возлюбленная раньше никогда ни о чем не просила.

Кроме…

Кроме первой ночи, когда он уложил ее в свою постель и, не обращая внимания на ее слабые протесты, обнаружил, что женщина, которую он желал больше всего на свете, была девственницей. Когда он входил в нее, она, затаив дыхание, смотрела на него сине-фиолетовыми глазами, и он думал… почти был уверен, что…

Талос жестким усилием оборвал свои воспоминания.

Он не станет думать о том, как это было. О том, как она чуть было не лишила его всего, в том числе и разума.

Ив Крейг была пагубной привычкой, от которой он все-таки сумел избавиться, — и он намеревался продолжать в том же духе.

— Отлично, — выдавил Талос, поворачиваясь к Ив. — Я отвезу тебя домой — но только забрать вещи. Остаться мы не сможем.

— Спасибо, — горячо поблагодарила она. Спасибо. Еще одно слово, которого он никогда прежде не слышал от нее.

Отвернувшись, Талос откинулся на спинку бежевого кожаного сиденья. Пока шофер плавно вел машину, Талос следил за косыми каплями дождя на стекле, потом закрыл глаза, пытаясь расслабиться после двухдневного напряжения, усталости от перепада часовых поясов и ноющей боли в спине.

Ив беременна.

Он вновь и вновь прокручивал это в голове.

Нет ничего удивительного в том, что Ив разбила машину, подумалось ему. Одна мысль о том, что она потеряет фигуру и не влезет в свои дизайнерские шмотки, должна была привести ее в бешенство. Многие месяцы без шампанского и танцев до упаду с ее богатыми, красивыми и никчемными друзьями? Ив, должно быть, была в ярости.

Ив беременна.

Да он не доверил бы ей ухаживать за домашним растением, не то что за ребенком. В ней не было и намека на материнский инстинкт. Она не полюбит ребенка. Талос не встречал более равнодушного человека.

Он медленно открыл глаза.

Еще час назад он и не знал о том, что станет отцом, но теперь был уверен в одном: он должен защитить своего ребенка.

— Значит, я не живу в Лондоне, — услышал он голос Ив. Придав лицу спокойное выражение, он обернулся к ней. Ее взгляд был полон недоумения и грусти, когда она добавила с сомнением: — У меня нет дома?

Талос невольно представил Ив, растянувшуюся в его большой кровати в доме на Митридосе, занавески, развевавшиеся от свежего ветра, дующего с искристого Эгейского моря. Такого никогда не было и не будет!

— Ты останавливалась в отелях, — ответил он холодно. — Я же говорил, ты все время путешествовала.

— И как же тогда я работаю? — спросила она недоверчиво.

— Никак. Ты получила наследство и теперь развлекаешься шопингом и вечеринками, путешествуя по всему миру.

Ив уставилась на него:

— Ты шутишь.

— Нет.

Он не стал бы рассказывать, как она и ее беспутные друзья путешествовали целыми компаниями, опустошая шикарные отели и въезжая в новые. Ив могла бы уловить презрение в его голосе и подвергнуть сомнению истинную природу его чувств.

Как он мог быть уверен в том, что она не бросит ребенка и не навредит ему, когда к ней вернется память?

Ему в голову неожиданно пришла новая мысль.

Если она не помнит его, себя и свои поступки, значит, не ждет подвоха. И не станет защищаться.

В голове у Талоса выстроился новый план, и на лице его воцарилась довольная улыбка. Он может забрать у нее все, включая ребенка. И она никогда больше не увидит его.

— Значит, я была здесь на похоронах отчима, но при этом не англичанка.

— Твоя мать из Англии, судя по всему. Вы обе вернулись сюда несколько лет назад.

Ив оживилась:

— Моя мама!

— Она умерла, — бросил он.

Она застыла, ее лицо омрачилось.

— Мне жаль, Ив, — сказал он, — но, насколько я знаю, у тебя нет близких.

Он притянул ее к себе. Волосы Ив, даже непричесанные и немытые, привычно пахли ванилью и сахаром. На этот аромат его тело немедленно отреагировало желанием тут же предаться запретному соблазну.