Как никогда. Одинокая женщина желает... - Марина Порошина Страница 4

Потом, когда дочь немного подросла и жена опять стала общаться с подругами, Рита Мамай снова появилась в их доме, и Валентин неподдельно удивился тому, как она расцвела и какой победительно-красивой стала. Из хорошенькой девочки, каких множество, она превратилась в роскошную женщину — из тех, что наделены редким талантом обращать возраст себе на пользу и в сорок с хвостиком сводят с ума гораздо большее количество мужчин, чем в глупые двадцать пять, о которых все прочие дамы безосновательно тоскуют. И поэтому Валентину опять ничего не светило: да, он был хорошим судьей, написал кандидатскую, через пару лет защитит докторскую, вот-вот его сделают председателем или заберут в областной, но Марго («королева Марго», так он ее называл в беседах с собой) опять слишком шикарна для него, и с этим ничего не поделаешь. Кроме того, имея статус подруги жены, она не позволяла себе даже намека на кокетство — только изредка на иронию, впрочем вполне дружескую и доброжелательную. А с тех пор как Марго стала заниматься вопросами этого проклятого «Правого дела» — и, надо сказать, успешно заниматься, потому что оказалась не только толковым адвокатом, но и на редкость энергичным бизнесменом, — судья Литвиненко, заботясь о своей карьере и репутации, старался общаться с ней как можно меньше и тщательно следил за тем, чтобы Марго случайно не оказалась в кругу его знакомых и коллег. Жена всегда с пониманием относилась к его требованиям, поскольку дело касалось работы, и Марго бывала у них нечасто, как правило в отсутствие Валентина Рудольфовича. Редким исключением бывали выезды летом на дачу и день рождения жены, когда она приглашала только своих подруг.

Прервавшись в своих размышлениях, Валентин Рудольфович притормозил возле ювелирного магазина, где выбрал две симпатичных вещички: для жены продавщица посоветовала брошь — рябиновую веточку с ягодами из кораллов, а для девятнадцатилетней дочери — прелестные сережки в виде бабочек. Конечно, это не Юлькин стиль, она предпочла бы получить в подарок этот… как его… тьфу, короче, бриллиант в пуп, но он сказал, что это — через его труп. Ничего, глядишь, когда и наденет приличную вещь. Подумав о дочери, Валентин Рудольфович привычно расстроился. Но так же привычно взял себя в руки — кой черт расстраиваться, если сделать все равно ничего нельзя, а думать — себе дороже? И даже заговорщицки подмигнул продавщице, когда она имела нахальство поинтересоваться, для кого это он покупает третью вещь. Но на этот раз Валентин Рудольфович в ее советах не нуждался, поэтому и удовлетворять праздное любопытство не стал. Туся равнодушна к серьгами и прочим дамским бирюлькам, но любит золотые браслеты и надевает их по нескольку штук сразу. Руки у нее красивые, тонкие, всегда загорелые, с длинными ногтями, и браслеты, то стекающие к локтю, то падающие к запястью, очень ей шли, и он всегда любовался ее руками. Рассовав бархатные футлярчики по карманам, он еще раз улыбнулся развеселившейся продавщице и вернулся в уже успевшую остыть машину.

А надо бы поторапливаться — пять минут девятого, и ему еще обратно ехать. Часик посидит — и поедет. Туся у него молодец — некапризная, хотя и моложе на целых шестнадцать лет (да-да!), и красавица. Не требует ни особого внимания, ни подарков, не устраивает сцен, когда он приезжает вот так, «на часик», и на часы периодически поглядывает. Иногда он задавал себе вопрос: а что, собственно, заставляет Тусю поддерживать с ним отношения? Денег у него не больше, чем времени — как правило, в обрез. Перспектив тоже никаких — он сразу честно объяснил Тусе, что из семьи не уйдет никогда. Могла бы найти себе и получше, трезво нашептывала логика. Значит, лучше не нашла, выкладывало козырную карту мужское самолюбие. Конечно, он вполне отдавал себе отчет, что когда-нибудь Туся вполне может дать ему отставку, предпочтя любого другого субъекта, который согласится вступить с ней в законный брак — почему-то все женщины к этому стремятся, — но старался не думать об этом, верный своему принципу не расстраиваться, если сделать все равно ничего нельзя, а думать — себе дороже.

А вот ему Туси будет недоставать. Ведь они знакомы уже лет пять… или шесть, надо будет спросить у нее. Тогда она, совсем девчонка, работала мастером в мужском салоне, где он стригся. Это потом уже он настоял, чтобы она перешла в женский, Туся не возражала, да там и платили больше. Туся вообще ему редко возражала, и не потому, что у нее не было своего мнения, нет, просто она была легкая и веселая и не цеплялась к мелочам. Еще она удивительно меняла внешность — то глаза покрасит как-то не так, то вдруг из коротких волос сделает длинные, то она брюнетка, то блондинка, то в драных джинсах и мужской рубашке, то в юбке до пяток и в кружевной кофточке, а фигурка совсем девичья… И в постели она тоже… легкая и веселая, отзывчивая, а еще — большая выдумщица. Это качество не лишенный некоторых комплексов Валентин Рудольфович особенно ценил. Да черт возьми, может, она вовсе и не хочет замуж, судя по всему, ее бывший муж — далеко не подарок!

Во дворе панельной девятиэтажки Литвиненко с трудом нашел место для парковки: все было завалено снегом, — и его «фиат» брюхом едва вполз на сугроб. А снег продолжал идти, как будто там, в небесной канцелярии, захлопотавшиеся сотрудники, как и уральские «праводелы», готовили отчет по итогам года и не хотели ударить в грязь лицом перед своим начальством.

Валентин Рудольфович едва не подавился традиционным утренним тостом с плавленым сырком (нежная привязанность, оставшаяся со студенческих времен, хотя вместо сырка «Дружба» теперь он клал на хлеб нечто заграничное с грибами или ветчиной), когда жена, до сего момента тихомирно наряжавшая елку в гостиной, вихрем влетела в кухню, вырвала из его рук телевизионный пульт и принялась лихорадочно нажимать кнопки:

– Валя, смотри, смотри, тут Нэльку показывают, вчерашние новости повторяют, ты вчера все пропустил!

На экране телевизора и вправду нарисовалась подруга жены Нэля. В белой кепочке и коротенькой белой курточке она сидела за рулем огромного черного «лендкрузера», изящно облокотившись на руль, и нежно мурлыкала в подставленный микрофон:

– Хочется понять, что такое минус семьдесят один, увидеть эту природу, проверить себя в экстремальной ситуации…

– Нэля — единственная женщина в команде — получила права только три месяца назад и не побоялась отправиться в эту экспедицию! — восхищался журналист. — Екатеринбургские трофи-рейдеры отпразднуют Новый год на так называемом полюсе холода. Экспедиция в составе тринадцати человек на пяти машинах пройдет пятнадцать тысяч километров, ее цель — самая холодная точка Северного полушария, поселок Оймякон, где температура опускается до минус семидесяти градусов.

– Что за идиотская идея… — начал было Валентин Рудольфович, приготовившись снова откусить бутерброд.

Но Ирина закрыла ему рот рукой и закричала:

– Молчи, сейчас ее нового покажут — такой красавец, умереть — не встать!

Ну и вкусы у женщин, брюзгливо подумал лишенный тихого воскресного завтрака Валентин Рудольфович, с неприязнью глядя, как на пассажирское место возле Нэли угнездился поджарый мужик с бритым черепом, но с ухоженной бородой сложной конфигурации. Тоже мне, рейдер!

– Мы туда приезжаем, быстро встречаем там Новый год и едем обратно! — мужик во все зубы улыбался в камеру, левой рукой нежно обнимая спинку сиденья, на котором устроилась Нэля.