На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала - Пауло Коэльо Страница 4

— Это площадь Кибелы, — похвасталась я тем, какзнаю Мадрид. Я десятки раз видела эту скульптуру на почтовых открытках.

Но девушка не слушала меня. Она была уже посреди улицы и,лавируя между машинами, бежала к фонтану.

— Идем! Идем! — кричала она, маша мне рукой.

Я решила последовать за ней хотя бы для того, чтобы спроситьназвание отеля. От всего этого сумасшествия я устала и теперь хотела выспаться.

У фонтана мы оказались почти одновременно: я — с колотящимсясердцем, она — с улыбкой на устах.

— Вода! — воскликнула она. — Вода — вот еепроявление!

— Пожалуйста, скажи мне название какого-нибудь дешевогоотеля.

Она погрузила обе руки в чашу фонтана.

— Сделай так же, — сказала она мне. — Прикосниськ воде.

— Да ни за что на свете. Но тебе не хочу мешать — пойдупоищу место для ночлега.

— Еще минуту!

С этими словами она вытащила из сумочки маленькую флейту иподнесла ее к губам. Музыка, как мне показалось, произвела гипнотическоедействие — шум машин отдалился, сердце мое забилось ровно. Присев у фонтана,слушая лепет воды и песенку флейты, я не сводила глаз с лунного диска, плывшегонад нами. Что-то подсказывало мне, — хоть я и сознавала это не вполнеотчетливо, — что там, в небесах, пребывает какая-то частица моей женскойсути.

Не знаю, как долго звучала флейта. Оборвав мелодию, девушкаповернулась к фонтану.

— Кибела, — сказала она. — Еще однопроявление Великой Матери. Кибела управляет ростом колосьев в поле, оберегаетгорода, возвращает женщину на стезю священнослужения.

— Кто ты? — спросила я. — Зачем попросиламеня пойти с тобой?

Она обернулась:

— Я — именно то, что ты думаешь. Я исповедую религиюЗемли.

— Зачем я тебе понадобилась? — настаивала я.

— Я читаю по твоим глазам. И сердце твое для меня —открытая книга. Ты будешь пылко и страстно любить. И страдать.

— Я?

— Ты знаешь, о ком я говорю. Я видела, как он смотрелна тебя. Он любит тебя.

Да, конечно, я имею дело с сумасшедшей.

— Потому я и позвала тебя с собой, — продолжалаона. — Он — значителен и важен. Он, хоть и болтает ерунду, по крайней мерепризнает культ Великой Матери. Нельзя допустить, чтобы он пропал. Помоги ему.

— Ты сама не знаешь, что говоришь. Ты запуталась всвоих фантазиях, — говорила я, снова лавируя между автомобилями и твердяпро себя, что никогда больше не стану думать над словами этой женщины.

Мы остановились выпить кофе.

— Жизнь многому тебя научила, — сказала я, пытаясьподдержать разговор.

— Прежде всего тому, что мы способны к постижению иобладаем даром изменения, — ответил он. — Даже если это и кажетсяневозможным.

Тем наша беседа и кончилась. До этого в течение почти двухчасов пути, пока не остановились у придорожного бара, мы почти неразговаривали.

Поначалу я пыталась вспоминать наше с ним детство, но он непроявил к этому интереса и явно отвечал только из вежливости. Он даже неочень-то и слушал меня и спрашивал о том, что я уже успела рассказать. Что-то ссамого начала пошло не так. Может быть, время или расстояние непоправимоотдалили его от моего мира. «Он говорит о волшебных мгновеньях, — подумалая. — А в чем разница между теми дорогами, которыми шли Кармен, святойИаков или Мария?» Да, он живет теперь в другом мире, Сория превратилась ввоспоминание — размытое временем, застрявшее в прошлом: его друзья детства такв детстве и остались, а старики, если еще живы, заняты тем же, чем и двадцатьдевять лет назад.

Я уже раскаивалась, что согласилась поехать с ним. Когда жев этом баре он вновь оборвал разговор, я решила не возобновлять его.

Те два часа, что оставалось ехать до Бильбао, были для менясущей пыткой. Он смотрел на дорогу, я глядела в окно, и никто из нас даже непытался скрыть дурное настроение. В автомобиле, взятом напрокат, не было радио,и нечем было заглушить гнетущее молчание.

— Давай спросим, где здесь автобусная станция, —сказала я, когда мы съехали со скоростной магистрали. — Отсюда в Сарагосурегулярно ходят экспрессы.

Было время сиесты, и на улицах людей встречалось мало. Мыпроехали мимо какого-то мужчины, мимо юной парочки, но он не притормозил, неспросил.

— Ты что — знаешь, где это? — не выдержала я.

— Что «это»?

Он по-прежнему не слушал и не слышал меня.

И внезапно я поняла, что означает это молчание. О чем емуговорить с женщиной, так и не отважившейся выйти в мир? Что за удовольствие —шагать рядом с человеком, обуянным страхом перед неизведанным и неведомым, счеловеком, всему на свете предпочитающим хорошую службу и удачное замужество? Ая — о, горе мне! — пыталась говорить с ним о прежних друзьях, опокрывшихся пылью воспоминаниях, о захолустном городишке. А о чем еще я моглабы говорить?

— Вот здесь ты меня и высадишь, — сказала я, когдамы, судя по всему, добрались до центра. Я изо всех сил старалась, чтобы голосмой звучал непринужденно, но на самом деле чувствовала себя глупой,инфантильной, докучной.

Он не остановил машину.

— Мне надо найти автобусную станцию и вернуться вСарагосу, — упорствовала я.

— Я никогда не бывал здесь. Я не знаю, где находитсямой отель. Не знаю, где будет лекция. И где автобусная станция — тоже не знаю.

— Найду, не беспокойся.

Он сбросил скорость, но не притормозил.

— Мне бы хотелось…

Дважды он начинал, но так и не сумел окончить фразу. Я моглалишь догадываться о том, чего бы ему хотелось — поблагодарить, что я составилаему компанию, передать привет общим знакомым и — таким вот способом —отделаться от неприятных ощущений. Мне бы хотелось, чтобы ты сегодня вечеромпошла со мной на лекцию, — наконец выговорил он.

Я растерялась. Быть может, он всего лишь пытается выигратьвремя, чтобы нарушить принужденное молчание, царившее в машине во все времяпути?

— Мне бы очень хотелось, чтобы ты пошла со мной, —повторил он.