В шатре у бедуина - Энни Уэст Страница 4

— Я не привык ждать. — В его голосе звенела сталь.

— А я не привыкла быть похищенной!

Черные брови удивленно приподнялись.

— Похищенной? Это многое меняет. — Он замер, глядя на нее.

У Кэсси создалось впечатление, что он видел ее насквозь за декоративной косметикой, узорами из хны на руках и ногах и темным плащом. Что он видел женщину, безуспешно скрывавшую страх под бравадой.

Молчание затянулось. Кэсси могла бы умолять, требовать помощи, убеждать. Слова были ее самым сильным оружием, в конце-то концов. И все же что-то в его проницательном взгляде не дало ей заговорить.

— Вы должны простить мое любопытство. Подвергнуться нападению для меня в новинку. Так и хочется спросить, в чем причина.

Его губы изогнулись в улыбке, и у Кэсси чаще забилось сердце.

Ей хотелось доверять ему, но… Может, он заодно с ее похитителями?

— Хотите сказать, что цепь сама за себя не говорит? То, что я могу быть здесь не по своей воле? — Кэсси вздернула подбородок. Если б только ее ярость могла расплавить металл, державший ее на привязи!

— Боюсь, голова у меня была забита другими вещами.

Она не могла не оценить его самоуничижительную шутку. Такой хладнокровный. Даже нападение женщины с ножом ни на йоту не поколебало его самообладания!

Как не изменило и его изысканные манеры. Он потянулся за кувшином и миской, затем безмолвно предложил ей помыть руки. Его старомодная вежливость успокоила ее взбудораженные нервы. Кэсси протянула руки над миской. Амир полил на них воду, подождал, пока она не оттерла их дочиста, потом опять наклонил кувшин. Затем он передал ей полотенце из тонкого хлопка, не прикасаясь к ней. Кэсси вытерлась, стараясь не замечать, что даже руки у него красивые — сильные и хорошей формы. Вместо этого она сконцентрировалась на мягкости полотенца.

До чего же отличался этот шатер от спартански обставленной палатки, где ее держали! Только самое лучшее для королевской особы.

— Кроме того, — продолжал он, словно разговор не прекращался, — цепь могла бы быть уловкой.

— Уловкой? — в негодовании повысила голос Кэсси. — Вы думаете, я ношу эту вещь ради забавы? Это тяжело, и неудобно, и… бесчеловечно!

И выставляло ее не человеком, а бездушной вещью. Кэсси крепче затянула вокруг себя полы плаща, стараясь укрыться в его уютной теплоте. Похищение было шокирующим и страшным, но быть посаженной на цепь, словно животное, стало для нее событием куда худшим. Даже ее мать, посвятившая всю свою жизнь ублажению мужчин, не сталкивалась с чем-то настолько жестоким.

— Вы правы. Даже в этой беззаконной местности я не ожидал столкнуться с рабством и похищением людей. Когда-то в старину, много веков назад, рабов держали вот так. — Он коротко кивнул на цепь на полу. — Это цепь для невольников.

— Вы решили, что я могла на это согласиться? Что я буду рада одеться вот так? — Кэсси вспомнила, как боролась в руках женщин, которые раздели ее и облачили в этот вульгарный наряд, который едва прикрывал грудь и приковывал внимание к каждому изгибу тела.

Она помнила, с каким желанием смотрел на нее этот мужчина, когда ее показали ему в общем шатре.

— Я не знаю, что мне думать. Я вас не знаю.

Кэсси вздохнула. Он прав. О ней он знал столько же, сколько и она о нем — ничего. Цепь могла использоваться для пущего эффекта, чтобы разжечь аппетит мужчины, которого возбуждала беспомощность женщины, находящейся целиком в его власти. Женщины, которая не умела ничего, кроме как доставлять ему удовольствие.

Был ли Амир именно таким мужчиной?

Безо всякого предупреждения на нее опять нахлынули давние воспоминания. Одно из них она старательно пыталась запрятать в самые глубины своего сознания. О Кертисе Беване, который был любовником ее матери в тот год, когда Кэсси исполнилось шестнадцать. О том, как он горделиво расхаживал по квартире ее матери, снисходительно вещая, что все здесь куплено на его деньги. Даже его любовница. Как он собственнически оглядывал Кэсси, когда она приехала домой на Рождество…

— Кэсси?

Она посмотрела в его холодные обсидиановые глаза, которые, она могла бы поклясться, знали слишком многое. Какую-то секунду она не могла понять, где находится, затерявшись в своих воспоминаниях.

Она выпрямилась.

— Чтоб вы знали, я не хочу здесь быть! Когда вы зашли, я подумала… — Она умолкла. Подумала, что он пришел за сексом. И что ему будет все равно, против ли она.

— Вы подумали, что у вас нет выбора. — Его голос был низким, и выражение его лица стало мягче. — Вы правильно поступили, когда напали неожиданно. Храбро.

Кэсси покачала головой:

— Просто я была в отчаянии.

Уже через несколько секунд стало ясно, что у нее нет шансов против него. Он перехватил инициативу, придавив ее к земле, чтобы она не двигалась, с такой легкостью, что у нее не осталось сомнений в его физическом превосходстве. Нужно, чтобы он был на ее стороне, а не против нее.

— Кто такой Мустафа? Что дало ему право отдавать меня вам?

Амир пожал широкими плечами:

— Мустафа — самый главный разбойник. Он правит этими горами до самой границы с Тарахаром. Мы находимся в его лагере.

Он молча протянул ей тарелку с дольками апельсина. Это была ее первая пища в течение двадцати четырех часов. Тем не менее она колебалась, не зная, не напичкан ли этот апельсин каким-нибудь наркотиком. Этот страх удержал ее от того, чтобы не съесть его раньше, когда она пыталась сломать цепь. Но ему нет нужды ее травить. Она и так в его власти. Кэсси осторожно потянулась за долькой. Сладкий вкус во рту можно было сравнить только с солнечным светом, язык слегка покалывало в том месте, где она прикусила его, когда сопротивлялась бандитам. Она чуть не закрыла глаза от удовольствия, несмотря на боль.

Сглотнув, Кэсси потянулась за следующим кусочком.

— Вы собирались рассказать мне, как вы сюда попали.

Его глаза сверкали — почему, она понять не могла. Было ли это любопытство, как он и сказал? Почудилась ли ей эта вспышка мужского интереса, когда он впервые увидел ее и потом, когда она лежала под ним? Кэсси вспомнила его прикосновения к своей голой коже и вздрогнула. Тревога в ее груди смешивалась с чем-то еще, непонятным чувством, которому она не могла дать названия.

— Я ехала через Тарахар на автобусе.

— Одна?

Кэсси фыркнула:

— Мне двадцать три, и я могу путешествовать без сопровождения!

Обстоятельства вынудили ее рано научиться самостоятельности. Ей была недоступна такая роскошь — полагаться на других. Кроме того, пункт ее назначения — крохотный городок недалеко от границы не приходился на туристический маршрут.

— Гостям в Тарахаре всегда рады, с ними обращаются с неизменным уважением. И все же лучше не путешествовать в одиночку.