Честь виконта - Жаклин Санд Страница 4

Люсиль скривилась.

– Вы же не станете думать обо мне лучше, чем я есть? Она мне любопытна и весьма освежает беседу, особенно если речь идет о вопросах, ее волнующих. Однако друзей она себе здесь не отыщет. Графиня де Бриан держится особняком и пока забавна, но, боюсь, рано или поздно ей придется покинуть мой салон – мне не нравится, если досужие споры переходят в открытую битву.

– Не лукавьте, дорогая Люсиль. Я помню, как вы любите, если ваши гости затевают горячий спор о налогообложении.

– И всегда останавливаю их, пока они не взялись за политику. Нынче политические разговоры не в чести… А графиня, значит, успела на вас напасть? – В голосе Люсиль не слышалось ни малейшего сомнения в том, кто вышел из спора победителем. – Вы были не слишком с ней жестоки?

– Я нежен с женщинами, вы же знаете.

– Иногда даже слишком, – буркнула мадам де Жерве, мрачнея.

Виконт махнул рукой: дескать, эту тему лучше оставить.

– Пора собирать всех к чаю, – решительно сказала Люсиль.

Несколько позже, после того как чай и десерт были съедены и часть гостей покинула салон, а кое-кто остался на ужин, виконт распрощался с хозяйкой и спустился по широкой изогнутой лестнице. Он неторопливо шел и остановился на площадке за один пролет до вестибюля, так как услыхал громкий голос графини де Бриан.

Воительница за права женщин покидала салон вместе с четой де Брюне; со своего места виконт отлично их видел, а они его – нет. Мадам де Брюне прилаживала на волосах удивительной ширины шляпку, графиня же, нетерпеливо постукивая туфелькой по зеркальному полу, ждала завершения процесса. Барона не было, по всей видимости, он уже сидел в коляске, видневшейся за распахнутыми дверьми на улицу.

– И все же мне кажется, вы не правы, дорогая, – говорила мадам де Брюне. – Зря вы столь резко обращались с виконтом де Моро. Он прекрасный человек, один из лучших представителей парижского общества. Весьма и весьма одаренный.

– Боюсь даже предположить, в какой области лежат его таланты, – фыркнула графиня. – К чему мне быть вежливой с человеком, который даже не запомнил моего имени?

Они вышли, продолжая переговариваться, но уже тише.

Виконт усмехнулся.

Сезар возвращался на улицу Вожирар в задумчивости. Сегодняшний вечер расшевелил разум, заставил проснуться любопытство. Оказывается, за пределами особняка по-прежнему продолжается жизнь, и весьма насыщенная. Возможно, хватит предаваться сплину, и пора возвратиться в мир людей.

Плохое настроение виконта, владевшее им вот уже пару месяцев, было обусловлено как событиями, сотрясавшими страну, так и сугубо личными причинами. В декабре прошлого года Наполеон провозгласил себя императором, как и подозревали лучшие умы государства. Никакие протесты, никакие намеки на революцию, никакие заговоры не смогли этому помешать. Президент действовал жестко и расчетливо.

Во время его путешествия по Франции осенью пятьдесят второго года было подстроено достаточное количество демонстраций в пользу восстановления империи; президент сам в своих речах многократно намекал на ее желательность. «Говорят, что империя поведет за собой войну. Нет! Империя – это мир!» – провозглашал он в Бордо, и люди подбрасывали в воздух шляпы, приветствуя того, кто руководил государством. Как же иначе? У президента имелась реальная власть. Он обещал мир и сытую жизнь. Демонстрации шли по всей Франции, и народ, умело увлекаемый пропагандой и прессой, славил будущего императора. Побуждаемый этими демонстрациями, сенат в ноябре высказался за обращение Франции в наследственную империю, а двадцать второго ноября соответственное изменение конституции было санкционировано плебисцитом, за него оказалось подано почти восемь миллионов голосов. И вот второго декабря президент был провозглашен императором французов под именем Наполеона III. Европейские державы немедленно признали новую империю; только Россия несколько промедлила, и Николай I отказал новому императору в обычном обращении монарха к монарху «Monsieur mon frère» [4]. В январе этого года Наполеон III женился на Евгении де Монтихо, графине Теба. Императрица Евгения, одна из первых красавиц Европы, тут же стала законодательницей мод и уже собрала вокруг себя кружок преданных ей людей.

Сказать, что Сезару не нравились подобные перемены, – значило выразиться предельно мягко. Он терпеть не мог политику, всю жизнь держался вдали от нее, однако не мог закрывать глаза на потрясения, что раз за разом испытывала бедная Франция. Будучи свидетелем кровавых переворотов, ссылки товарищей и неоднократной смены властей, виконт де Моро сокрушался, что его стране приходится все это переживать. Он не считал Наполеона III мудрым и дальновидным правителем, полагал, что царствование его не станет светлейшей эпохой в истории, однако избегал произносить эти слова вслух. Виконту нравилась столичная жизнь, нравились те занятия, коим он предавался, и он не собирался отправляться в ссылку лишь потому, что позволил себе неосторожные высказывания. Что толку сотрясать воздух? Что толку бороться за режим, который, возможно, будет не лучше, а хуже? Сезар не испытывал уверенности, что взгляды оппозиционеров полностью истинны, и не рассчитывал, что, если власть сменится, тут же настанет всеобщее процветание. Увы, увы! Все это не более чем утопия, а виконт был слишком практичен, дабы позволить себе увлечься иллюзиями. Верный себе, он предпочитал оставаться в стороне.

Личные же причины… Что ж, Сезар был некоторое время влюблен. Также – увы! Теперь с этим было покончено. Чувства к мадам де Виньоль, с которой судьба свела его прошлой осенью и которая оказалась замешана в весьма неприятном деле, но проявила себя как умная и отважная женщина, – так вот, чувства к ней понемногу рассеялись, и произошло это с полной взаимностью, что весьма огорчило Сезара. Некоторое время он надеялся, что влюбленность вернется и Флер де Виньоль, красавица, могущая оказаться столь прекрасной партией и разделявшая его взгляды на жизнь, все-таки станет его женой. Однако приключения завершились, опасность миновала, и встречи со временем превратились в обязанность, а затем – и в обузу… В мае госпожа де Виньоль с сожалением сообщила виконту, что не может ответить взаимностью на его любовь. К тому времени от любви оставались жалкие крохи, и Сезар испытал одновременно сожаление и облегчение. Они с Флер остались добрыми друзьями, но печаль по поводу их расставания полностью овладела виконтом. Он заперся в особняке, просиживал часами в библиотеке, листая один том за другим, и существенно расширил свои знания русской и арабской поэзии, а вот душевного покоя так и не обрел.

Было еще далеко до сумерек, и в доме номер семьдесят шесть на улице Вожирар пока не зажигали света. Сезар вошел, бросил шляпу и плащ на руки лакею, велел позвать камердинера и отправился в свой кабинет. Тот располагался на первом этаже, окнами выходил на улицу, что обычно помогало виконту работать – стук колес, окрики возниц, голоса прохожих и струившиеся в приоткрытое окно запахи словно соединяли его с Парижем. Однако сейчас в комнате стояла жара давно и наглухо запертого помещения. Сезар поморщился и прошел к столу, заваленному корреспонденцией и газетами. Однако стоило не заходить сюда пару недель, чтобы убедиться, что ты еще кому-то нужен. Хотя бы и бургундским арендаторам и счетоводам, шлющим ему деловые письма.