Завоевательница - Эсмеральда Сантьяго Страница 4

Она демонстрировала, как выдергивают длинные перья из хвостов павлинов и фазанов:

— Высуши стержни, а потом можешь делать веера или украшать шляпки.

Ана научилась у доярок доить коров, овец и коз, а у жены садовника — делать сыр. Ей нравился прохладный сырой погреб, где созревал сыр, первый мускусный душок свернувшегося молока, резкий запах сыворотки. Она научилась орудовать острым ножом, помогая старику-садовнику прививать плодовые деревья. Она взбивала масло с его женой. Девочка чувствовала себя гораздо счастливее в садах, полях и огородах дедовской фермы, чем в богатых домах Севильи.

Донья Кристина была шокирована подобной привязанностью Аны к людям из низшего сословия, однако Абуэло восхищали демократические порывы внучки.

— Больше всего ненавижу узколобых женщин, полных предрассудков, — как-то заявил он.

— Однако, сеньор, если вы считаете меня подобным существом…

— Я ни в чем вас не обвиняю, — ответил Абуэло.

— Я ни в коем случае не критикую вашу обожаемую внучку, сеньор. Просто хочу обратить ваше внимание на то, что… Скажем так, она сеньорита из хорошей семьи, но, однако, водит компанию с…

— Я устал от вас, — прервал он. — Будьте добры, оставьте ее в покое.

Тем не менее, вероятно из-за переживаний доньи Кристины, Абуэло велел Ане заняться другим делом.

— Фонсо, Беба и другие слуги обучают тебя практическим навыкам и естественным наукам, — начал он разговор, — монахини укрепят твой дух, а мать и дуэньи объяснят, как стать женой и матерью, и подготовят к ведению домашнего хозяйства. Но я владею ключом от самого большого сокровища, каковым является живой и созидательный ум.

Абуэло разрешил внучке в любое время заходить в библиотеку и читать все, что ее заинтересует. Именно там нашла она дневники своего предка, дона Эрнана Кубильяса Сьен-фуэгоса. Истрепанные пожелтевшие страницы с расплывшимися, выцветшими чернилами, исписанные торопливым почерком, разожгли в сердце Аны жажду приключений.

Дон Эрнан оказался в числе конкистадоров, состоявших на службе у Хуана Понсе де Леона во время его первой официальной экспедиции на Сан-Хуан-Баутиста-де-Пуэрто-Рико в 1508 году. Ее предок был среди первопроходцев, большинство из которых погибло в том болоте, которое Понсе де Леон поначалу выбрал для нового поселения Капарра, и он стал одним из тех, кто уговорил славного конкистадора перенести колонию на обдуваемый ветрами островок со здоровым климатом на другой стороне гавани. К 1521 году, когда Понсе де Леон умер, остров переименовали в третий раз. Теперь весь остров стал называться Пуэрто-Рико, а неприступная столица получила имя Сан-Хуан.

Дон Эрнан иллюстрировал свои дневники и письма пейзажными зарисовками, изображениями ярких птиц и цветов, странной формы овощей, рисунками босоногих мужчин и женщин с перьями и раковинами в волосах. Большинство женщин были обнажены, хотя некоторые носили короткие переднички, которые дон Эрнан снабдил пометкой «ногу ас».

Мужчины вроде бы вообще ничего не носили, однако судить было трудно, поскольку дон Эрнан всегда рисовал их с поворотом в три четверти или сбоку или же они держали перед собой палку, лук или какой-нибудь другой предмет, прикрывающий ту часть тела, которую Ане больше всего хотелось рассмотреть.

Дон Эрнан рассказывал о полной опасностей жизни на острове: набегах воинов-тайно, землетрясениях, болезнях, чудовищных штормах, разрушавших все на своем пути. Но еще он описывал золотые самородки, мерцавшие в песке вдоль русел первозданно-чистых рек, необычные фрукты, свисавшие с вьющихся стеблей, непроходимые леса и древесные стволы такой ширины, что пять человек не могли их обхватить. В своих записях он повествовал о бесконечных возможностях этих загадочных земель. Как все конкистадоры, он приехал туда за богатством, однако, прежде чем сколотить состояние, ему пришлось укрощать дикую природу и первобытный народ.

В 1526 году письма от дона Эрнана приходить перестали. Сундук с его дневниками и документами доставил год спустя моряк, которому поручили сообщить семье о том, что их родственник скончался от холеры. В воображении Аны, однако, он по-прежнему оставался живым. Девочкой она зачитывалась его отчетами, изучала рисунки и пыталась представить, каково это было — светлокожему, голубоглазому испанцу в первый раз столкнуться с коричневыми, черноглазыми аборигенами Нового Света. Ее интересовало, что чувствовали тайное, увидев людей в металлических шлемах, ярких панталонах, со сверкающими на солнце мечами из толедской стали, — чужаков, которые спускались в шлюпки с борта парусных судов и гребли к берегу в сопровождении собак. Впереди всегда шел человек с распятием в поднятых руках.

Далеко за полночь, склонившись в дрожащем свете свечей над страницами дневников дона Эрнана, Ана приходила в отчаяние оттого, что родилась женщиной, к тому же слишком поздно, и поэтому не могла стать отважным первопроходцем, подобно своим предкам. Она изучила каждый отчет, который смогла разыскать, об удивительной кампании, предпринятой Испанией, чтобы открыть новые земли, усмирить туземцев и стать хозяйкой сокровищ одного из полушарий.

Она узнала, что в числе конкистадоров оказались в основном бедняки, вторые сыновья и военные, которые, имея за спиной многочисленные сражения, не видели особых перспектив в будущем. Ана не относилась ни к одной из этих категорий, но ей были близки чувства дона Эрнана. Она была всего лишь девочкой, воспитанницей монахинь, опутанной условностями своего окружения, однако понимала отвагу конкистадоров и разделяла их уверенность в том, что, оставив родину, семьи и традиции, можно упорством и силой оружия добыть богатство и обеспечить себе жизнь, полную волнующих приключений. Чем больше она читала, тем больше стремилась попасть в мир за пределами своего балкона, убежать подальше от гулких залов монастырской школы, дома и разочарованных родителей.

Комната Аны в монастыре Буэнас-Мадрес находилась рядом с комнатой ее школьной подруги Элены Алегрии Фелис. У Элены было безупречно овальное, обрамленное густыми каштановыми волосами лицо с бледной кожей, огромными невинными голубыми глазами и ротик сердечком — создавалось впечатление, будто с губ девочки не сходит прекрасная улыбка. Ученицы в школе называли Элену Мадонной, поскольку своей небесной красотой она походила на изображения Пресвятой Богородицы. А Ану прозвали Тросточкой — она была такой коротышкой, что рядом с Эленой походила на палку для ходьбы.

После того как гасили свечи, вопреки монастырским правилам девочки сворачивались клубочком на кровати то в одной, то в другой крошечной спаленке и делились секретами и фантазиями, которые свойственны школьницам с живым воображением. Однажды вечером, когда Ана рассказывала подруге о подвигах дона Эрмана, развязалась лента, стягивающая вырез на ночной рубашке Элены, и приоткрылась грудь идеальной формы. Элена уставилась на нее, словно никогда не видела раньше, потом взглянула на Ану, которая тоже смотрела как завороженная. Ана робко дотронулась до груди Элены, и сосок напрягся. Элена вздохнула. Ана отпрянула. Элена прижала руку подруги к своей груди и распустила ленты так, чтобы рубашка упала с плеч. Ана осторожно погладила ее грудь, а когда Элена отозвалась на ласку, поцеловала сосок и коснулась его языком. Они исследовали тела друг друга несмелыми, дрожащими пальцами, касались горячими губами прохладной кожи. Затрепетав, Ана в смущении прижалась худенькой спиной к животу подруги. Элена обняла ее, и они уснули.