Похождения Синдбада-Морехода - Шахразада Страница 4

Положение мое было жалким. Я все так же болтался посреди бескрайнего океана, но страх мой куда-то ушел, и смог я восхититься великим искусством Аллаха, сотворившего наш мир.

Рассвет из темно-розового постепенно стал золотым, а потом из-за горизонта медленно поднялось солнце – прекрасное, как самая совершенная драгоценность в сокровищнице эмира. Вместе с солнцем, казалось, возродилась и жизнь вокруг меня.

Но не только радостным было для меня такое возрождение. Вскоре показался невдалеке огромный плавник. За месяцы плавания я уже видал самых разных рыб, и плавник этот, по моему разумению, принадлежал рыбине, что была крупнее всех виденных мною ранее. Наш капитан рассказывал, что акулы – так он называл страшных охотниц океана – чуют запах очень далеко. А если бы ноги мои были изранены или хоть одна капля крови попала в воду, они уже разорвали бы меня на куски.

Но испугаться я не успел – сделав вокруг меня несколько неспешных кругов, рыбина исчезла в глубинах. Мою радость, казалось, разделяли и крошечные серебристые создания, которые высоко выпрыгивали из воды и, пролетев сверкающей дугой, снова падали в воду. Если б я не знал, что в море водятся только рыбы, я бы подумал, что это стайки птичек вспархивают и перелетают с ветки на ветку.

Аллах смилостивился надо мной – весь день царило безветрие и лишь течение куда-то влекло меня. Проходили минуты и часы, утро сменилось полуднем, его жар вскоре сменился вечерней прохладой, потом опять на безбрежные воды опустился звездно-синий полог ночи. И вновь возблагодарил я Аллаха.

Быть может, думал я, это мои последние часы. Но несмотря на неизвестность, в которой я перебывал, и жажду, томившую меня, то, что предстало перед глазами, исполнило меня благоговения перед великой милостью Создателя, ибо подобных красот, величественных в своем совершенстве, не видел доселе ни один правоверный. А может быть, и видел, но не понял, какая милость Творца ему оказана.

Этой ночью я уже не призывал Аллаха, а лишь молился о том, чтобы дожить до того дня, когда смогу я найти земли, обитаемые человеком, дабы рассказать об озарении, что снизошло на меня этой звездной ночью.

И услышаны были мои молитвы. Не успело еще солнце подняться над морем, как появилась вдали темная полоска земли, которая оказалась островом. Скалы вздымались над водой, но я увидел небольшую бухточку. Туда и несло меня течение. Наконец мое суденышко, в которое превратился старый сундук, вынесло на берег.

Почти теряя сознание, выбрался я на песок. Ноги мои отекли, руки и лицо были опалены солнцем. Меня терзала жестокая жажда. Силы покинули меня, и, безмолвный и недвижимый, пролежал я почти сутки до нового восхода. И был я так неблагодарен, что не вознес молитвы Всевышнему, а лишь мечтал о воде и покое.

Вновь надо мной взошло солнце. Лучи его были горячи и безжалостны. Они погнали меня в глубь острова. Искал я и воды, и тени, и пристанища, дабы обдумать, что же делать дальше. Временами я то полз, то шел; след мой напоминал более след улитки, чем человеческий. И вот нашел я ручей. Вода была сладка и холодна. Она придала мне сил оглянуться по сторонам. И увидел я растущие вокруг деревья, а на них спелые плоды. И уже вкушая первый из них, подумал я, что этот остров наверняка не рыбина-чудовище: и скалы и деревья нам не встречались на том предательском островке.

Плоды подкрепили меня, вода освежила. Теперь я мог начать исследовать то пристанище, куда забросила меня судьба.

Прекрасны были берега, и земли, и виды вокруг. Я осторожно шел, опасаясь диких зверей. (Хотя, говоря по чести, опасаться-то надо было не зверей, а самого страшного из них – себе подобного, человека. Ибо нет ничего страшнее зверя, скрывающегося за человеческой личиной.)

Остров казался тихим и безлюдным. Утро сменилось полуднем, а за ним пришел и вечер, но я никого не находил.

Ноги мои передвигались все тяжелее, я начал искать пристанище для ночлега и осматривался по сторонам. На горизонте высились горы, а у их подножья темнели леса. Прозрачный воздух позволял разглядеть все до листика на дереве. И привиделось мне, что где-то там, у кромки леса, созданные рукой человека, стоят дома. Быть может, это был мираж. Хотя откуда взяться миражу на прекрасном щедром зеленом острове? Я решил найти пристанище на ночь, а утром попытаться добраться до тех построек. Даже если они покинуты, то это будет мне лучшим приютом, чем опушка леса или шалаш из ветвей.

И вот, как раз тогда, когда я, смирившийся со своей участью, стал подыскивать небольшую площадку, чтобы попытаться устроиться на ночлег, я заметил что-то живое и огромное.

Страха не было в моей душе, а только любопытство. Ибо откуда взяться страху, когда радуешься всему, что избавляет от одиночества и безвестности?

Это оказался конь. Вернее, кобыла. Невиданной мною доселе породы – изумительно красивая, с точеными высокими ногами, горячими глазами и невероятно высокая. Она нетерпеливо заржала, увидев меня, и начала бить копытом, но с места не сходила. Удивившись такому странному поведению, я подошел ближе и увидел, что красавица-лошадь привязана. Значит, где-то здесь есть и человек. Ибо только человеку может прийти в голову остановить бег прекрасного животного.

Я сделал еще несколько шагов в сторону кобылы и услышал рассерженный шепот, идущий от самой земли. Но говорил со мной не дух острова. Это был бородатый человек, который спрятался в кутах и старался быть как можно более незаметным:

– Ты не можешь идти тише, незнакомец?

Невольно я сдержал шаг, стал почти красться. Но недовольный наблюдатель не унимался:

– Да не топай ногами! Лучше подползи ко мне ближе! Видишь же: еще мгновение, и она испугается!

Я послушно опустился на землю и, стараясь двигаться бесшумно, подполз к недовольному бородачу.

– Кто ты? И что делаешь здесь, на заповедных землях нашего повелителя, царя аль-Михрджана? – спросил тот.

– Я Синдбад-купец. Страшное несчастье в один миг сделало меня из богатого бедным, из счастливого несчастным, из жителя щедрого и роскошного Багдада потерявшимся путешественником…

Я вынужден был замолчать, ибо ладонь человека, сидевшего в засаде, зажала мне рот. Сердитый голос прошипел:

– Говори потише, а лучше прошепчи мне все это на ухо… Наши кони так боятся громкого голоса, тем более сейчас, когда должны из пучины прийти их суженые – морские крылатые кони, счастье и богатство нашего острова и царя аль-Михрджана, да продлит Аллах всемогущий его годы!

И тогда вполголоса, вернее, полушепотом, я поведал бородачу свою историю от того дня, как решил сделаться странником, и до того мига, как, смирившийся, собрался искать хоть какого-то убежища на ночь.