Все сбудется - Олимпия Кершнер Страница 4

Николь ворочалась с боку на бок, отчаянно желая, чтобы не было того утреннего разговора с месье Тома, не было задания, которое привело к таким печальным последствиям. В первый раз с момента ареста она подумала о перспективе провести в тюрьме долгое время и задрожала от одной мысли об этом.

Она закрыла глаза — и увидела лицо Сомаля Дало. Молодой и уже серьезный, крупный бизнесмен, ведущий переговоры с ее дядей о деле государственной важности, двоюродный брат лидера страны. Сын недавно умершего премьер-министра…

Полная беспокойства Николь вскочила с койки, зашагала по камере — четыре шага вперед, четыре назад. Если ее «подвиги» сорвут переговоры, то дядя лишится крупнейшего в жизни контракта. Другой концерн, возможно американский, получит права на разработку. Что он скажет ей?

И что решит министр Дало?

Этими тревожными мыслями Николь стремилась приглушить трепещущий глубоко в душе личный интерес к мужчине, держащему ее взаперти. Или это жара и тропики виноваты в ее разыгравшемся воображении? Сфотографировать влиятельного министра Сомаля Дало было частью ее редакционного задания. Дать возможность француженкам полюбоваться одним из наиболее перспективных в мире женихов — наследником состояния, созданного его покойным отцом и приумноженного им самим. Могущественного бизнесмена и вдобавок ко всему красавца, способного затмить звезд Голливуда.

Она-то полагала, что это будет крупнейший прорыв в ее профессиональной жизни. Если ей удастся продать историю и фотографии и сделать себе на этом имя, то она сможет перейти в более уважаемую газету, может быть даже столичную, которая предлагает читателям новости и серьезные комментарии к ним, а не дешевые сенсации.

Николь намеренно игнорировала неприятную пустоту, появляющуюся в желудке при мысли о той дешевой газетенке, где она получила свое задание. Она старалась думать только о том, что это первый шаг к серьезной фотожурналистике. Но не могла не мучиться, с отвращением вспоминая кричащие, броские заголовки, рассыпанные по первым страницам многочисленных дешевых бульварных листков.

Опять, опять вечная импульсивность довела ее до неприятностей! Но на этот раз пострадает не только она. Николь не много внимания обращала в последнее время на дядины дела и планы, занятая своей новой дорогой камерой и пробой пера. Увы, две первые ее заметки были перекроены до неузнаваемости, попытки оспорить произвол редактора не привели ни к чему.

Отправляясь на задание, она мечтала написать статью, в которой раскроет человеческую сторону сильных мира сего. Никаких сенсаций! А вместо этого она станет причиной позора всей ее семьи. Хотя больше всего в жизни Николь хотела, чтобы близкие ею гордились. И почему только она не держала рот на замке? Николь Белль не знает никто, и ни один человек в мире не встал бы на ее защиту.

Но Николь де Белльшан совсем другое дело. Дядя не пожалеет средств, чтобы найти ее. И если ему не понравится, как с ней обращались, он в мгновение ока прекратит все переговоры.

Вышагивая взад-вперед по пыльной камере — четыре шага туда, четыре обратно, — Николь отчаянно желала вернуться на несколько дней назад, повернуть время вспять. Могла бы она поступить иначе? Да, могла бы. Но она сделала ставку на этот репортаж. И проиграла…

День тянулся и тянулся. Духота нарастала. Пот струился по лбу Николь. Третий день ее заключения подходил к концу, а она ни на йоту не приблизилась к тому, чтобы вернуться к родным. Или хотя бы сообщить им, что с ней все в порядке. В порядке?..

Сомаль был вне себя от огорчения. Наведенные им справки подтвердили, что его пленница действительно единственная племянница человека, с которым он долгое время уже вел переговоры. И что крайне обеспокоенный месье де Белльшан делает осторожные и тайные попытки найти девушку.

Конечно, Сомаль Дало не сомневался, что Анри де Белльшан тоже понимает всю деликатность положения и не заинтересован в нарушении с трудом достигнутого неустойчивого равновесия. Но если Николь не будет найдена в ближайшее время, положение не только может, но и наверняка изменится. Что предпримет президент французского концерна, когда узнает, что его племянница находится в тюрьме по обвинению в шпионаже?

Уаттара, доверенный советник Сомаля, предлагал спрятать девушку в надежном месте до окончания переговоров и подписания договора. Но Сомаль считал, что скрывать ее местонахождение от обеспокоенных родственников в течение недель или даже месяцев чудовищно жестоко.

Окемба Номба, лидер старой гвардии, настаивал на немедленном предъявлении обвинения и открытом показательном процессе. Сомаль же хотел избежать этого любой ценой.

Его разговор с единственной сестрой тоже не помог. Зефирен посочувствовала, обсудила с ним подробности, даже предложила весьма странный выход из сложившегося положения. Да что там странный — неприемлемый от начала до конца.

Он поднялся с кресла, прошел по комнате, с тоской посмотрел в окно. Приказать бы сейчас оседлать Горного Ветра, и скакать долго-долго, и не останавливаться, не возвращаться, пока все не нормализуется так или иначе. Удивительное чувство свободы, которым Сомаль наслаждался, выезжая верхом, давало ему возможность расслабиться, отдохнуть от напряжения и столичной суеты.

Увы, Горный Ветер стоял в конюшне на вилле, на побережье, а сам он был здесь, в семидесяти километрах от дома.

Нет, сейчас не время забавляться. Окемба попытается внушить его двоюродному брату-президенту, что Дало не справляется со своими обязанностями, внести разлад между ними, лишить Сомаля доверия и поддержки лидера страны. И Сомаль в первый раз задумался: а может, что-то и есть в плане, предложенном Зефирен? Каким бы нелепым он на первый взгляд ни казался, возможно, это единственный шанс выйти из затруднительного положения, не теряя лица. И Окембе станет практически невозможно настаивать на предъявлении обвинения в шпионаже. Да, пожалуй, это должно сработать.

Он приказал привести Николь де Белльшан.

Она вошла с высоко поднятой головой. Абобо отпустил ее локоть, поклонился и вышел. Как только за ним закрылась дверь, Николь твердо сказала:

— Я хочу позвонить в посольство Франции. Я требую!

Сомаль еле заметно улыбнулся. А у нее сильный характер, подумал он, начиная видеть перед собой не только источник политических проблем, но и живого человека. Выше среднего роста, выше, чем большинство женщин его страны, да и своей тоже. Длинные пепельные волосы и, несмотря на заточение, здоровый нежно-розовый цвет лица. Горделивая осанка. Даже мятая одежда не могла скрыть нежных округлостей ее фигуры.

Он перевел глаза на ее лицо, взглянул в гневные глаза — темно-зеленые, как изумруды, любимые его матерью. Интересно, согласится ли она на его весьма странное предложение?

— Я навел справки. Вы действительно та, за кого себя выдаете. Ваш дядя в высшей степени обеспокоен вашим отсутствием и негласно приступил к поискам. Скоро станет невозможным сохранять ваше местонахождение в тайне. Но, полагаю, вас это не смущает. Если человек становится общественной фигурой, он лишается права на уединение, правильно?