По обе стороны любви - Елена Лобанова Страница 4

— Мы немножко попробовали… — дипломатично начала Маришка.

— …холодный! — закончила за нее Вероника. — Потому и не съели! Опять сухую вермишель грызли?!

Дочь стыдливо потупила взор.

В ответном взгляде матери, наоборот, снова сверкнул огонь. Вероника уже набрала было воздуху в легкие, и отяжелевшая рука ее даже сделала было недлинный, но решительный замах… но тут из комнаты послышался вой электродрели.

Вероника остановилась.

— Так папа уже дома! Что ж вы молчите? Он шкаф чинит, что ли?

— Папа гамак делает! Настоящий! Будем качаться! — завопила Туська и, моментально оправившись от потрясения, увесистыми скачками помчалась в комнату. Маришка скользнула за ней.

С недобрым предчувствием в душе Вероника двинулась следом.

Дрель ревела, сотрясая стены. Муж с яростно-веселым лицом налегал на нее, старательно высверливая дырку в какой-то желтой полированной деревяшке. Несколько таких же деревяшек, с дырками и без, валялись вокруг. Вероника растерянно подобрала моток толстой бельевой веревки.

— Веник! Как гамачок, а? — хвастливо окликнул муж, мельком оглянувшись. — Можно каждому по штуке! Подходите, записывайтесь!

— Так лето же кончилось, — неуверенно заметила она, вглядываясь в деревяшки. Они будили в ней какое-то неясное воспоминание.

— Разве? Ну, ничего страшного! Лето — это состояние души, — наставительно сообщил он, любуясь изделием. — Теперь сеточки сплетем — и порядок! Еще и место в комнате освободилось — замечаешь хоть, мать?

Только тут Вероника увидела и ужаснулась: в комнате не было Туськиной кроватки! Так вот, значит, откуда желтенькие деревяшки!

Заметив в ее лице перемену, муж выпрямился.

— Недовольна, что ли? — удивился он. — Так ты ж сама говорила: Туське она уже маленькая! Забыла?

Она посмотрела на него: глаза чистые, недоуменные, в волосах опилки. Лицо мужа, в общем, мало изменилось за прожитое вместе время. Годы как-то не старили его.

В целом они с супругом жили, пожалуй, неплохо. Ссорились нечасто. Только вот, идя одним жизненным путем, почему-то видели разные пейзажи. Каждый свою сторону дороги. Вот как сейчас, например.

Интересно: сильно она сама изменилась за это время?

Этого Вероника определить никогда не могла. То есть, разумеется, она узнавала в зеркале свое лицо, волосы (пора, пора было стричься!) и костюм в полоску — не забыть бы подшить юбку, сколько можно ходить с подпоротым подолом! Определенные соображения вызывали также цвет помады и явно наметившийся животик… Однако все эти детали никак не складывались в единое целое, в законченный портрет. И какой именно выглядит она для окружающих, оставалось для Вероники неразрешимой загадкой.

— Ну, спасибо тебе, Данила-мастер, — наконец вымолвила она устало.

Этот день что-то выдался чересчур насыщенным, и запас ее эмоций был, похоже, исчерпан.

Где-то она читала, что женщины вообще тратят слишком много эмоций. Потому и стареют раньше. Она, например, частенько чувствовала себя старше мужа. Сегодня — так лет примерно на двадцать.

— И на чем же Туське теперь спать, интересно? — вяло поинтересовалась она скрипучим пенсионерским голосом.

— А мы вместе! На моем диване! Мы мерили — помещаемся! — закричала Маришка и ухватила Туську под мышки. — Вот смотри, мам!

И видавшая виды косенькая тахта с коротким всхлипом приняла мощный бросок двух не совсем разумных существ.

Чего Вероника совершенно не умела — так это войти в образ Скарлетт О'Хара. О, если бы она только могла иногда скомандовать себе: «Я подумаю об этом завтра!» Так нет же: в минуты невзгод и отчаяния ей казалось, что никакое завтра больше никогда не наступит.

Зато прошлое рисовалось весьма отчетливо — в виде сплошных ударов судьбы.

Цепь памятных злоключений тянулась с детства, и звенья ее были причудливы и разнообразны. Были среди них здоровенные, размером на три строчки, двойки по алгебре в дневнике и позорная неспособность освоить даже самую легкую волейбольную подачу снизу. Были омерзительные прыщи на лбу и унизительные просиживания в углу на школьных вечерах. Правда, тогда у нее еще оставались смутные надежды на будущее, остатки веры в чудеса, родом из детских сказок: «Золушка», «Гадкий утенок» и «Спящая красавица».

И надо сказать, некоторые из ее робких надежд таки сбылись! И надо признать: случались, случались в ее взрослой жизни настоящие подарки судьбы!

Чего стоили, например, серые в тончайшую полоску брюки клеш, самостоятельно перекроенные из старого папиного костюма! Или полный набор тайваньской косметики к восемнадцатилетию! А диплом второй степени за участие в студенческой конференции? А частушки, ежегодно сочиняемые всей группой ко Дню филфака? А командные соревнования по легкой атлетике на практике в колхозе «Светлый путь»?

Однако и долгожданная взрослость, вроде бы навек избавившая Веронику от мучительных юношеских испытаний, не замедлила преподнести ей новые.

С неизбывным стыдом вспоминалась история провала в мединститут, с мрачным изумлением — потерянный в день получки кошелек с подмигивающей японочкой, не говоря уже о великом множестве антиталантов, обнаружившихся с годами семейной жизни, вроде неумения клеить обои, мариновать огурцы, экономить деньги и воспитывать детей.

Да и о каком еще воспитании можно рассуждать, если она и спать-то их укладывать до сих пор не научилась!

Каждый день после девяти творилось одно и то же: досматривание фильма, кстати сказать, совершенно не детского, «Мам, ну подожди, сейчас он всех перебьет и убежит», потом — «А есть у нас что-нибудь вкусненькое?», дальше — «Мне в садике задали стихотворение, вот написали на бумажке», и тут же — «Ой, мам, я и забыла, у нас на балете сказали всем сшить белые купальники» — и все это, одно за другим, крутилось дикой каруселью до десяти и после, до тошноты и искр перед глазами, до тех пор, когда нормальные женщины (о счастливицы!) в уютной тишине и нерушимом порядке заканчивали нормальные домашние дела — стирку или готовку на завтра.

Ее же хватало только на то, чтобы спихнуть с тахты стопку неглаженого белья и завизжать: «Так вы будете ложиться или я ремень возьму?!», тем самым добившись наконец тишины и заодно побудив задремавшего мужа переместиться с кресла перед телевизором в кровать.

Течение жизни упорно не желало покоряться Веронике, как ни старалась она сверяться с компасом и как ни пыталась направить корабль своей судьбы в нужную сторону. Может, дело было в неисправном компасе, а может, заедало рулевой механизм или двигатель, но даже при полном штиле его регулярно заносило то в стороны, то назад, а то вдруг заваливало на бок. И если Вероника в пламенном хозяйственном порыве затевала, к примеру, генеральную уборку, то на следующий день обязательно выяснялось, что как раз в это самое время она обязана была присутствовать на совещании по подготовке к юбилею школы, или на проверке олимпиадных работ по литературе, или уж по меньшей мере на собрании родительского актива хореографического кружка. В том же случае, если в воскресенье она везла на стадион «Юность» сборную класса по стритболу, можно было не сомневаться, что за время ее отсутствия дома разобьется пара чашек, прокиснет борщ либо перегорит утюг.