Мой неправильный ты - Светлана Храмова Страница 4

Ты, гриша, молчи и слушай, не говори мне, что Глаша – нимфоманка, а ее поиски счастья и песня Сольвейг, ждущей любимого, – самообман и подмена терминов. Даже если это правда – не говори. К тому же я с Глашей уже не работаю, мы сделали перерыв.

У меня сдали нервы.

♦ Одна из «ласточек», посещавшая гадалок и предсказателей всех мастей, подарила Рите ритуальную куклу вуду, как сувенир. Махонькая, светлого дерева, типа руки-ноги-огуречик в мелких точечках, смешная. Рита назвала человечка гришей, мысленно тоже с маленькой буквы к нему обращалась, в спиритические сеансы и стук поднимающейся ножки стола Рита не верила, а гриша забавный, его она и звала «карманным любовником». Гриша имел право на звание, только с любовником бывают так откровенны. Ему говорят все, что приходит в голову, особенно поначалу, ведь взаимопонимание от повышенной доверительности часто улетучивается, как дым.

А с гришей говорить можно, не опасаясь последствий. Такой у Риты эксклюзивный ритуал, назовем это так. Ритуальный свидетель.

Дарительницу Вероникой звали, к сороковнику она все освоила, ни каббалы, ни черной магии не чуралась, свободного времени вдоволь, денег для жизни достаточно, медиумы и экстрасенсы всех мастей наполняли дни. Тернистыми путями она соединялась с духом безвременно ушедшего мужа, Рита иногда задумывалась, все ли именно так, как Вероника рассказывает, не найдут ли ее в один прекрасный день, как и Эву, внезапно покинувшей лучший из миров, но – как ни старалась – ничего не смогла нащупать такого, что внушало бы опасения в ее адекватности. Вероника развлекается, Рита для нее еще одна разновидность гадалки, ну и что? В конце концов, Зигмунд Фрейд верно сказал: нормальные люди – это сумасшедшие, чей невроз обернулся не злом, а добром. Рита бы добавила: чей невроз не представляет опасности (поставить точку в конце предложения невозможно, так и тянет добавить «ни для кого, кроме него самого», что уводит в дебри психоанализа, и неизбежно возникнет сомнение, потом завяжется спор, и…).

Всем и везде одиноко. Не одиноко даже, а неуютно. Страхи, неприкаянность, проблемы выборов пути, не забудем неподотчетный ужас «а что будет завтра?». Высказаться – и хоть ненадолго, да полегчает, Рита это знала лучше кого бы то ни было.

Когда психика в норме и представления о жизни в порядке – нет желания откровенничать с кем попало. Но Павел – исключение, давний приятель. С ним она может говорить как угодно и о чем угодно, они встречаются в кафе, много лет назад выбранном кафе на четыре столика, странно, что заведение работает до сих пор, впрочем, ни Рита, ни Павел об этом не задумываются.

Столики и стулья шоколадного цвета, крепкие, под старину. Может быть, и вправду старинные, деревянные диванчики с подушками в тон, ничего лишнего. Каждые две-три недели сменяются картины, артефакты здесь продаются лихо, галерея совриска в тихом переулке. Портреты, пейзажи, у хозяйки хороший вкус, возможно, она замужем за художником, возможно, это ее способ зарабатывать, возможно, она попросту любит атмосферу салона. Рита в подробности не вдавалась. Картины придавали заведению стиль, одиночные посетители – потенциальные покупатели (во всяком случае, кистью по холсту не елозят, это уж точно).

Рита часто задумывалась, что современное искусство – это одно, а контемпорари арт – другое, вовсе другое. Есть же непереводимые сочетания слов. Написана картина человеком «с ощущениями», включается механизм сопереживания – это современное искусство. Смотришь на творение продвинутого мастера «с концепцией» – это контемпорари арт, такое у Риты разделение.

Избранный ею для безусловного поклонения Рой Лихтенштейн каким-то образом умудрялся сочетать и то и другое, его Рита причисляла к искусству как таковому. Ей до лампочки, что он вытворял с техникой письма и графическими точками, как он развивал идею комиксов и рекламных постеров; талант наполняет живым дыханием любую картонку, картины приковывают взгляд. Когда Рита впервые увидела оригиналы, она расплакалась. Прямо на выставке, самое смешное, рядом с его «Плачущей девушкой». Тихонько шмыгала носом, не привлекая внимания, но слезы пришлось клинером вытирать, в сумке нашлись только салфетки для чистки айпэда.

С любовником, что картины Лихтенштейна высмеивал (настоящим любовником, не карманным), она рассталась незамедлительно. Есть вещи, которые Рита предпочитала не обсуждать.

«Я знаю, каково тебе сейчас, Брэд» – небольшая работа (она смотрит на него откуда-то издалека, как луна на всех нас смотрит, понимающим отстраненным взглядом) – для Риты метафора вселенской тоски и грусти. А «Тонущая девушка» с пояснительным текстом в мыльном пузыре, стиль комикса: «Я лучше утону, чем позову на помощь Брэда», вызывала желание бороться за счастье с утроенной энергией, до последнего вздоха. Бороться и победить, непременно победить!

Чудо произойдет, ты выживешь, не утонешь, нет, никогда, ты выплывешь, ты встанешь на твердую почву – вязкая тина, песок, джунгли – но ты выберешься на простор, где твердая почва, где дышать легко. Сопротивляйся, борись изо всех сил!

А Брэду не звони, сам объявится, когда все тип-топ и ты победила. Предельно оптимистическое произведение, тайна искусства. Моим бы ласточкам показывать как тренировочный тест: «Что вы видите на картинке?». Ну, когда в слезах и соплях приходят – лучше не показывать, наверное. А можно на всем протяжении тренинга демонстрировать, в начале, в середине, в конце, без нажима: ну, очень мне нравится художник, взгляните еще раз. Будет понятно, меняется что-то в сознании потерпевшей от любви – или никакого толку и Ритины усилия бессмысленны.

Рита уже в третий раз перечитывала «женскую библию XX века» – Симона де Бовуар, «Второй пол», – выводы аристократки озадачивали. Легендарная интеллектуалка явно подтасовывала карты под сукном.

– Павел, я не понимаю, зачем Симона бросила в массовое сознание эти глупости: женственность – удел потаскушек, семья – зло, свободный союз двух равных индивидуумов, преодолевших свои естественные различия, – единственный выход. Как можно отрицать женственность? Извести женское начало – губительный замысел, для себя она вот это самое «Я – женщина» обозначила как основную цель жизни. Все, что природой заложено – проверить на собственном опыте, потом рассказать себя, проартикулировать по слогам, что это значит – жить как женщина, мыслить как женщина. И чувствовать все, что доступно только полноценной женской особи, каковой она, кстати, действительно была. Умна и неотразима, изысканна, в нее влюблялись, страдали мужчины и женщины, а она работала как вол, ее выносливости можно позавидовать.

В юности встретила гения, масштаб его вычислила мгновенно – о, удача! сразу поняла, что подруга Сартра – это победный флаг, пусть он тяжелее камня оказался. Камень на сердце вместо мотора – какую силу нужно иметь, чтобы нести с гордостью, вместо того чтобы погибнуть от тяжести невыносимой. Я сбивчиво излагаю, перескакиваю, но ведь она прекрасно понимала, не могла не понимать, что не альтернатива, а болото; полные компромиссов свободные союзы вместо традиционной семьи, полной компромиссов, только и разница… то есть разницы никакой, а для последовательниц – не аристократичных, не элегантных и неизворотливых, имя им легион, – желание следовать ее примеру обернется трагедией.