Дом там, где сердце - Шеннон Фаррел Страница 4

Он продолжал на нее смотреть, все больше недоумевая по поводу ее поведения. Казалось, ее нисколько не беспокоило то, что произошло днем. Но ведь несколько часов назад у нее была такая истерика! Нормально ли это? Или она просто скрывала свои смятенные чувства, не желая показывать свое горе?

Глядя на ее изящный, совершенной формы подбородок, нос, ее искренние глаза, отмечая ее уверенные движения и осанку, на которые он впервые обратил внимание еще на пристани в Дан Лаогер, он предположил, что она избалованная, испор­ченная светская дама, себе на уме. Возможно, гордость больше, чем что-нибудь другое, не позволяла ей открыть кому-либо свои чувства.

Хотя Локлейн не мог притворяться, что опечален смертью Августина, он знал, как вредно таить страдания в себе. Он ре­шил как можно деликатнее напомнить о смерти Августина, что­бы понаблюдать за ее реакцией.

Он дождался, пока она доест суп и ему нужно будет вынести поднос из номера.

– Миссис Колдвелл, я знаю, что уже поздно и вы наверняка расстроены и устали, но нужно решить кое-какие вопросы, касающиеся Августина и предстоящих похорон, – тихо от­метил он.

Подбородок Мюйрин начал подрагивать, и ее голос дрожал, когда она сказала:

– Я раньше никогда не сталкивалась с чем-то подобным. Что вы посоветуете?

Он взял ее крошечную руку в свою.

– Думаю, все нужно сделать быстро и без шума. Конечно, при данных обстоятельствах не может быть и речи о поминках.

Нам, должно быть, даже нелегко будет убедить священника похоронить Августина на церковном кладбище.

Ее рука задрожала, когда она услышала эти слова, но она доверчиво посмотрела на него и согласно кивнула.

– Следует ли нам забрать его с собой в Эннискиллен?

Он покачал головой.

– Нет-нет, там будет хуже.

Локлейн не хотел говорить ей, что у них едва ли хватало денег, чтобы заплатить за номер в отеле и за еду, не говоря уже о пере­возке гроба в Барнакиллу.

– С вашего позволения, я поговорю с одним из здешних свя­щенников, отцом Бреннаном, давним другом моей семьи (сей­час у него уже свой приход), не будет ли он любезен позабо­титься обо всем. Если вы не знаете, что делать, вам не стоит этим заниматься.

– Это может выглядеть несколько неприлично. Но в насто­ящий момент я не способна все это устроить, – призналась она, снова начиная дрожать от ужаса и холода.

Он чувствовал, как ее рука дрожит в его руке. Хотя он знал, что рано или поздно придется сказать ей правду, сейчас все, что нужно этой бедняжке, – это отдых и несколько добрых слов. Он уселся у изголовья кровати, облокотившись о спинку, и положил возле нее руку. Когда у нее из глаз полились слезы, он прижал ее к себе, чувствуя, как она вся дрожит от горестных всхлипываний. Он в очередной раз подумал о том, как повезло Августину в свое время и как глуп он был.

Рыдая, Мюйрин спрашивала себя, как она сможет жить с пере­полняющим ее чувством вины. Я злая, грустно думала она. Как я могу чувствовать такое облегчение после его смерти? Как я могу в такой момент думать о себе? Но я понятия не имею, что со всем этим делать! Что ждет меня впереди? И как мне быть?

Все эти вопросы неотступно, снова и снова преследовали ее. Последние две недели были самым ужасным кошмаром, ставшим отвратительной реальностью, и она понятия не имела, как с этим бороться.

Она рыдала, всхлипывая все громче.

Он проклинал Августина за то, что тот оставил свою пре­красную молодую жену в таком положении: в Ирландии, без единого друга, без семьи, без имущества и каких-либо средств существования.

– Все будет хорошо, Мюйрин, вот увидите, – услышал он свой голос, в то время как ее руки обняли его за шею.

Он позволил себе расслабиться и даже насладиться теплом и близостью ее тела, хотя, переживая такое горе, она, вероятно, едва осознавала, что делает.

– Я позабочусь о вас. Доверьтесь мне. Все будет в порядке, вот увидите.

Со временем ее всхлипывания стали утихать, и она забралась поглубже под одеяло.

– Замерзли? – тихо спросил Локлейн, и его губы коснулись ее черных волос.

– Немного.

– Схожу-ка, подброшу угля в камин.

– Нет, останьтесь со мной, пожалуйста. Так мне вполне теп­ло, правда же, – сказала она слабым голосом.

Ему не понадобилось второе приглашение, чтобы остаться на месте. Он и сам устал так, что ему казалось, будто он может лечь и заснуть навсегда. Он тоже удобнее устроился в постели и уперся подбородком в ее макушку.

– Так лучше?

– Угу, – прошептала Мюйрин, блаженно уносясь куда-то вдаль.

– Доктор оставил вам кое-какие лекарства. Примете что-нибудь?

– Нет, правда, мне только нужно чуть-чуть поспать, Локлейн. Переправа была такой ужасной, там даже каюты не было!

Неудивительно, что бедняжка была в таком состоянии, со злостью подумал Локлейн. Три ночи подряд ее бросало из сто­роны в сторону на пароходе из Шотландии.

Он натянул на себя оставшуюся часть одеяла, чтобы не за­мерзнуть, ведь на нем была рубашка с короткими рукавами. И вскоре, несмотря на все усилия не задремать, дабы быть уве­ренным, что с Мюйрин все в порядке, он заснул крепким сном, обняв ее так, как будто никогда больше не отпустит.

Локлейн медленно пошевелился, как слабый зимний лучик солн­ца, пробивавшийся через окно. Господи, до чего же холодно, была его первая мысль. Он плотнее закутался в одеяло и сладко зев­нул. Легкое движение рядом окончательно пробудило его, и он вдруг понял, что заснул рядом с Мюйрин.

Он собирался быстро выскользнуть из кровати, пока она не обнаружила его присутствие и не обиделась» но вдруг увидел, что ее глубокие глаза уже открыты.

Она сонно улыбнулась ему:

– Ну надо же, а я-то думала что это я соня.

– Давно вы проснулись? – спросил он, дотронувшись до ее лба, чтобы проверить, нет ли у нее температуры. Она, ка­жется, была не такой горячей и в лучшем настроении, чем вчера вечером.

– Достаточно давно, чтобы быть признательной за то, что вы не храпите.

– Прошу прощения, что я…

Он начал извиняться, пытаясь встать, но она легко положила руку ему на грудь.

– Не стоит. Вы заснули. К тому же, если бы не это, мы оба ужасно бы замерзли, – сказала она, снова закрывая глаза.

Уже чуть менее смущенный, он не мог противостоять ис­кушению понежиться в постели еще несколько минут. В комнате стало так холодно, что, когда он говорил, пар шел у него изо рта, а он так давно не был с женщиной…

Тепло и открытость Мюйрин были слишком большим искушением. Он не мог совладать с собой. Он снова убрал волосы с ее изящно закругленной щеки и положил на подушку рядом с ее головой свою, глубоко вдыхая ее чистый, свежий аромат. Он был мягкий, нежный, как у розы, но с легким оттенком муската.