Тень фараона - Сантьяго Мората Страница 4

Однако это меня не волновало. Время от времени, помимо моей воли, меня посещали неподобающие мысли, и я задавался вопросом, откуда во мне этот бунтарский дух, который, к счастью, пока не выходил за пределы моих размышлений.

Мне выпал тяжелый день. Я вспомнил о позорном наказании, которое проводилось не в каком-нибудь великолепном зале, а в темном, скрытом от посторонних глаз. Разумеется, из страха перед фараоном! В качестве единственной уступки официальной вере кто-то притащил туда маленький алтарь богини Маат.

Меня не слишком занимало, перед кем из богов меня будут судить, и Маат была вне всяких подозрений, но в глубине души я молился Атону, ибо он воплощал в себе все добродетели, которыми обладали члены царской семьи, чем я не мог не восхищаться.

С другой стороны, невзирая на свое ближайшее окружение, я должен был продемонстрировать уважение к Амону, так как его жрецы вновь обрели влияние после долгой опалы, которой подверг их фараон, узнав о заговоре против него. Во время одного из редких приступов гнева, которые мне приходилось наблюдать, Эхнатон приказал стереть все имена Амона из хроник и с изваяний, а вместо них поставить имя Атона. Он никогда не отдал бы этого приказа просто так, ибо на свете не было правителя более терпимого, более великодушного, идущего по стопам своего отца, великого Аменхотепа III. Причина его решения была мне неизвестна, но в итоге оно нарушило равновесие триады богов, отдав преимущество Атону. Фараон приказал построить новую столицу вдали от Фив с их вездесущим культом Амона; он задыхался среди огромных храмов, которые охраняли гигантские изваяния сумрачного бога. Сам фараон появился на свет в таком же храме на западном берегу, в Мальгатте [3], в окружении садов и зверей, и по его подобию выстроил себе в новом городе резиденцию на вершине холма, склоны которого, террасами спускавшиеся к Священной реке, были превращены в сказочные сады.

То были счастливые годы, и даже теперь их можно было назвать счастливыми, хотя болезнь фараона, скрываемая от народа, но не составлявшая тайны для имевших счастье его лицезреть, сулила тяжкие времена.

Я улыбнулся, вспомнив о Туте. Я не мог рассказать ему о постоянном присутствии прежних жрецов Амона во дворце из опасения, что он немедленно пожалуется отцу. Моя улыбка стала еще шире. Как случилось, что я, безвестный сирота, недавно отнятый от груди, оказался во дворце, где меня вырастили и выучили (в соответствии со строжайшими правилами древнего этикета) для службы при царском дворе, и сам сын фараона избрал меня своей тенью, своим другом и товарищем по играм, по изучению наук и приключениям? Мог ли я мечтать о том, что сын живого бога полюбит меня, хотя я был семью годами старше?

Я вспомнил время, когда был простым слугой и меня учили с помощью пинков и наказаний, криков и ругательств. Я почитал свирепых, мстительных богов, обещавших суровый суд над душой – если мое сердце окажется тяжелее пера Маат, меня пожрет Анубис, и впоследствии я возрожусь в облике какой-нибудь гнусной темной твари.

Как мог я не поклоняться богу красоты, любви и прощения, живым воплощением которого был фараон, с легкостью даривший свою отеческую любовь слуге, внушая к себе беззаветную любовь, позволяя, чтобы Тут любил меня, как брата?

Отношения между Тутом и его мачехой Нефертити были более чем сердечными, хотя он знал, что та заняла место его матери как Великая супруга фараона. Я полагал, что еще в нежном возрасте Туту пришлось признать, что его мать, чужеземка, не могла дать фараону того, что давала Нефертити с ее сверкающей красотой и непревзойденным умом, однако время показало, что она дала ему нечто гораздо более ценное – сына. Наследника. Нефертити была слишком умна, чтобы мстить Туту за свою неспособность произвести на свет ребенка мужского пола, она обращалась с ним как с сыном, хотя и не одобряла слишком тесных отношений со своими дочерьми, словно еще не теряла надежды зачать мальчика. Я невольно рассмеялся. После шести дочерей! Почему бы ей не попытаться сделать это с одним из слуг…

Я тотчас устыдился своих грязных мыслей и, несмотря на кроткий нрав Атона, пообещал принести ему завтра искупительную жертву.

С этой мыслью я поднялся еще до рассвета. Преодолев небольшое расстояние от дворца до храма, который был выбран на сегодня, я присоединился к семье фараона (и, разумеется, встал рядом с Тутом). Моим подношением была еда на целый день, ведь мой проступок был нешуточным.

Возможно, зной придал фараону сил, и в маленьком храме на вершине холма, откуда открывался красивейший вид на город и на Нил, он расточал улыбки и ласки детям перед круглым алтарем, посыпанным мелким песком с благовониями.

Храм Мару-Атон как будто хотел загладить передо мной вину за несправедливое наказание, позволив мне насладиться редким по красоте зрелищем. Небольшой, но величественный, он стоял в некотором отдалении от Царского дворца и Резиденции, на самой вершине холма, в окружении пышных садов, террасами спускавшихся к реке, и казался небольшим сокровищем между двумя исполинами. Выстроенный по вкусу царицы, этот храм не поражал гигантскими изваяниями, как Большой дворец, или великолепными росписями с изображением сцен танцев, рыбной ловли или природы, украшавшими стены Царской резиденции, – он походил на изящную шкатулку для драгоценностей, вроде тех, что главный скульптор не раз вручал Нефертити по приказу фараона, удостаиваясь за свой труд многочисленных милостей.

Так как значительная часть храма была открытой, для художника Майи оставалось не так много места, чтобы, следуя указаниям самой царицы, изобразить необыкновенно изящные сценки, где сам Атон дарит свою энергию царской семье. Мне стоило больших усилий не разглядывать изысканный орнамент, виденный мною много раз, это было бы неуважением к столь торжественной семейной церемонии, на которой я имел честь присутствовать. Фараон легким жестом потребовал тишины, и мы все, раскинув руки, устремили взгляд на разгоравшийся диск. Мы не видели лица Эхнатона, он стоял перед нами, лицом к богу, но мы знали, что оно, как и весь мир вокруг, озарилось светом, что фараон получает жизненную энергию, которая, по словам Тута, помогает ему бороться с болезнью, и распространяет ее на обширные пространства Двух Земель с помощью обрядов – строгих, но принимаемых сердцем.

Однако мне не следовало отвлекаться. Два дня без еды было бы уже слишком. Фараон направил к небу свою молитву, его голос был так силен и тверд, что никто из присутствующих не усомнился в том, что перед нами сам Бог-Солнце в своем земном воплощении.

О живой Атон, владыка вечности,великолепен твой восход на горизонте!Ты сияющий, совершенный, могучий,твоя любовь велика, беспредельна.Твои лучи освещают все лица,твое сияние дарует жизнь сердцам,ты наполняешь Две Земли своей любовью.Благородный бог, сам себя породивший,сотворивший все земли и всё, что их населяет, –мужчин и женщин, крупный и мелкий скот,всё, что произрастает на земле, –все сердца приветствуют тебя,когда ты восходишь на небо как их господин.Когда ты заходишь на западном небосклоне,люди ложатся, как будто умирают,их головы покрыты, носы не дышат;когда ты вновь восходишь на восточном небосклоне,они в обожании тянут руки к твоей Ка.Ты питаешь их сердца своею красотою,ты посылаешь им свои лучи,жизнь пробуждается, и все земли веселятся.Певцы и музыканты громко ликуютво дворе твоего святилищаи во всех храмах Ахетатона,в обителях правды, где ты торжествуешь.В этих храмах в жертву приносится пища,твой достойный сын творит тебе молитвы.О Атон, каждодневно пребывающий на небе!Твое порождение, твой благородный сын,Единственный для Ра,не устает превозносить твое совершенство.Я – твой сын,который тебе служит и славит твое имя,твое могущество и сила запечатлены в моем сердце.Ты – живой Атон, чей образ незыблем.Ты сотворил далекое небо,чтобы сиять на нем и озирать все созданное тобою.Ты – единственный, но в тебе миллионы жизней.Ты вдыхаешь жизнь в уста рожденных.Под твоими лучами распускаются цветы,все живое пробивается из землии растет благодаря твоему сиянию.Стада пасутся, упиваясь твоим видом,птицы радостно выпархивают из гнезд,расправляют тебе во славу крылья.О живой Атон, их сотворивший!

Когда фараон закончил молитву, солнце стояло уже высоко и его лучи слепили глаза всем присутствующим в храме, кроме фараона. День обещал быть очень жарким. Эхнатон повернулся к нам с широкой улыбкой.