Вторая молодость любви - Нелли Осипова Страница 4

— А ваша дочь, тетя Саша, уже успела разбить сердце одного курчавого абитуриента, — сообщила Лиля.

— Да?

— Никакой он не абитуриент, а так же, как и я, уже студент, — обиделась за нового поклонника Таня.

— Когда же ты его успела разглядеть? — спросила мать с нескрываемым любопытством.

— Да не разглядывала я вовсе никого, просто его невозможно не заметить: нос — как у Буратино, а волосы колечками. И потом — это он меня разглядел, а не я его, мне он совершенно неинтересен. Мальчишка.

— Таньку интересуют только взрослые солидные мужчины, — с новой для нее модуляцией в голосе — ну как же, ведь она уже актриса! — сообщила Лиля.

Сашенька про себя отметила это замечание Татошиной лучшей подруги, очень наблюдательной и, как это бывает между подругами, знающей гораздо больше, чем родители. А по сердитому взгляду, который дочь бросила на подругу, можно было заключить, что замечание недалеко от истины…

«Следует запомнить и учесть, может быть, даже рассказать отцу. Впрочем, не отец ли, которого Танька обожала, считала эталоном истинного мужчины, порядочности, джентльменства и идеального мужа, причиной тому, что сверстники ей малоинтересны?»

Пришел Дмитрий с красивым букетом цветов.

Таня буквально повисла на нем, а потом, уткнув нос в лепестки роз, проговорила:

— Папик, я такая счастливая…

Вслед за букетом появилась бутылка шампанского, а за ней и неизбежный торт.

Все же мужчины, даже такие, как ее муж, удивительно примитивно мыслящие существа — ну никакой фантазии! Стандартный набор: цветы, шампанское, торт. «Но, с другой стороны, — подумала Сашенька, — что может придумать неостепененный хирург с окладом заведующего отделением в больнице?»

Она попыталась вернуть разговор к неизвестному кучерявому поклоннику — как выяснилось, Танька отлично знала, что его зовут Лехой, — но дочь отмахнулась и потребовала, чтобы мать лучше рассказала, как поступала сама в институт.

— Ты же знаешь, я была почти на два года старше других, потому что поступала после медучилища и у меня были одни «пятерки». Так что я могла не волноваться.

— И у тебя был свой Леха, — ухмыльнулся отец и подмигнул заговорщицки Таньке.

— Если ты имеешь в виду Генриха, то он вовсе не был Буратино, а наоборот, и сразу обратил на себя внимание всех девочек нашего курса!

— Всех, кроме нашей мамы, — пояснила Танька подруге.

— Что ты имела в виду, когда сказала, что он не был Буратино, а наоборот? Как это наоборот? — съехидничал Митя.

— Да ну тебя, — махнула на него рукой Саша. — Красивый, вот что. Сам ведь знаешь.

— Тетя Саша, а Генрих тоже на вас обратил внимание? Как Леха на Таньку? А куда смотрел Танькин папа?

— Танькин папа еще никуда не смотрел, — серьезно сообщил Митя. — Танькин папа еще не знал, что он Танькин папа, больше того, он не знал даже, что среди каких-то там соплюшек на первом курсе появилась Танькина мама, ибо учился на шестом курсе и уже стоял у операционного стола. Однажды…

Сидели долго. Вспоминали, смеялись, сравнивали те годы с нынешними, и вывод взрослых был единодушен: I-й Московский ордена Ленина медицинский институт был лучше нынешней академии! Татоша сердилась:

— Вы еще скажите, что трава была зеленее! Тоже мне — старички.

— Насчет травы не скажу, но остроты были острыми, — скаламбурил Митя. — Помню, кто-то повесил на двери столовой плакат с надписью: «Студент МОЛМИ, не будь профаном, заешь котлету дисульфаном!» — были такие желудочные таблетки.

— А еще мальчишки написали на доске с меню: «Каков стол, таков и стул», — добавила Саша. И оба рассмеялись.

Девочки были в восторге.

Вслед за бутылкой шампанского из запасов, непрестанно пополняемых благодарными больными, появился хороший коньяк.

Дмитрий никогда не брал денег с оперированных больных. «Знаешь, — говорил он жене, — когда мне суют конверт с деньгами, я чувствую себя, как старая дева на нудистском пляже».

Сашенька смеялась: «Откуда тебе знать, что чувствует старая дева?» — «Путем перевоплощения в заданный образ, — отшучивался муж и серьезно добавлял: — Рыба портится с головы. Если завотделением станет брать деньги — пиши пропало: начнется сплошная обираловка».

Но с презентами в виде дорогих вин, коньяка ничего нельзя было поделать: приносили в кабинет, оставляли в полиэтиленовых пакетах в уголочке. В результате дома скопилась целая коллекция диковинных напитков. «Эх, если бы взмахнуть волшебной палочкой и превратить все это разнообразие в дензнаки», — говорила Сашенька каждый раз, открывая бар. А Дмитрий считал возможность такого превращения антигуманной, уж лучше этой палочкой играть на бутылках, как на ксилофоне, озвучить прекрасные напитки мелодичными звуками, ну а потом, разумеется, выпить…

Девочкам было разрешено, как полноправным студенткам, пригубить по наперсточку коньяка, хотя они дружно кричали — врали, конечно же, — что уже пили и водку, и виски, и коньяк.

Потом Лиля показывала в лицах некоторых педагогов «Щепки».

У нее пока не очень-то получалось, но все равно было смешно, особенно когда она изображала Панкову…

Поздно вечером, уже лежа в постели и дожидаясь мужа, принимающего душ, Сашенька подумала, что так и не успела рассказать ему о необычной пациентке и ее матери. Самое подходящее время сейчас поделиться с ним своими впечатлениями о проделанной операции — не для девичьих ушей это.

Вошел муж.

В темно-бордовом махровом банном халате, купленном ею ко дню его рождения, он был похож на настоящего киногероя из зарубежных фильмов. Саша взглянула на него и подумала, что ничего не хочет и не станет сейчас рассказывать. Проблемы сегодняшнего дня стремительно вылетели из головы…

Она приподняла край одеяла, он сбросил халат и скользнул в теплоту нагретой ею постели, холодный и еще чуть влажноватый после душа.

— Пьяненький? — спросила она игриво.

— Я люблю тебя, — серьезно ответил он, потянулся и поцеловал ее в уголок рта, любимое сокровенное местечко. — Я люблю тебя, — повторил он и принялся целовать ей шею, грудь, губы, приговаривая после каждого поцелуя: — Ты у меня самая, самая…

Как всегда, в полседьмого Митя проснулся, ругнув себя мысленно — мог бы еще поспать, так нет же, срабатывает чертов рефлекс. Он боялся шевельнуться, чтобы не разбудить Сашеньку, лежал притаившись и смотрел на жену. Какое счастье, что она у него есть… А ведь не зайди он тогда на Моховую, где шестикурснику, уже не первый год переместившемуся на Пироговку, нечего было делать, мог и не встретить ее. Сейчас он уже не помнил, почему понадобилось ему заскочить на кафедру анатомии, с которой они расстались по окончании второго курса. Вошел в вестибюль, подошел к гардеробу, начал снимать пальто, и вдруг — тоненькая, воздушная блондинка в сестринском халате, перетянутом в талии так, что глаз нельзя отвести, рукава халата засучены выше локтя, руки, покрытые золотистым загаром, с непередаваемой пластикой пригладили волосы и спрятались в карманах халата.