Плененная горцем - Джулианна Маклин Страница 40

И тут он увидел гостя, которого внезапно озарила луна, показавшаяся из-за облака.

— Эллиотт, — произнес Дункан, опуская топор. — Что ты здесь делаешь? Где твой отец?

— Он остался со стадом, — ответил мальчик. — Но я убежал. Я пошел за вами. Я выследил вас.

Дункан нахмурился.

— Что значит, ты выследил меня? Что ты хочешь этим сказать? Зачем тебе это понадобилось?

— Я пошел за вами, потому что знаю, кто вы. Вы Мясник, и вы безжалостный убийца.

Словно яркая, жгучая звезда с неба упала прямо в живот Дункану. Он хотел возразить, сказать, что мальчик ошибается на его счет и что вовсе он не убийца, но не смог заговорить. Во всяком случае, ему никак не удавалось сказать то, что хотел.

— Я вас убью, — произнес Эллиотт, выхватывая меч. — И тогда я стану таким же героем, как и вы.

Дункан покачал головой.

— Эллиотт, ты сам не понимаешь, что говоришь. Опусти меч. Возвращайся к отцу и продолжай гнать стадо на рынок.

— Нет уж, я хочу отвезти вашу голову в Лондон.

Он поднял меч и, издав боевой клич, бросился вперед.

Дункан отреагировал инстинктивно и мгновенно. Мальчик напал на него, и он взмахнул секирой…

Чтобы защититься. Чтобы скрыть свою истинную личность. Чтобы спасти Амелию.

Голова Эллиотта взлетела в воздух, вращаясь, как мяч, который пинали ногами мальчишки на конном дворе Крейга…

Волчица равнодушно наблюдала за ними с гребня холма, вывалив язык и тяжело дыша.

— Черт!

Дункан, вздрогнув, проснулся и стремительно пополз в сторону от камня. Он не мог дышать! Его живот горел тошнотворным огнем, пожирающим внутренности. Он полз по траве, потому что ему было необходимо как можно скорее извергнуть содержимое своего желудка. Но его тело сотрясали мощные судороги сухого и бессмысленного опорожнения пустотой.

— Дункан, что случилось?

Он ощутил у себя на спине руки Амелии и попытался убедить себя, что все это слишком нереально. Ничего не было. Это был всего лишь сон. Эллиотт не умер. Мальчик не явился сюда, идя по их следу.

Он прижал ладонь ко лбу и упал на спину.

— Господи Иисусе!

— Что случилось? — повторила она. — Что с тобой?

— Приснился дурной сон.

Он произнес эти слова вслух, стараясь говорить как можно решительнее, чтобы убедиться в этом самому.

Его тело было покрыто липким потом, он хватал ртом воздух.

Это был сон. Ничего не было.

Амелия положила его голову себе на колени и отвела волосы с его лица.

— Все хорошо.

Прошло много времени, прежде чем его сердце перестало бешено колотиться, и когда он, наконец успокоившись, снова взглянул в небо, то тут же закрыл глаза и попытался вытеснить воспоминание об ужасном сне.

На следующее утро Дункан был молчалив. Амелия смотрела на него сквозь огонь костра, и ей казалось, что она видит незнакомца. Впрочем, он и был незнакомцем, несмотря на то что минувшей ночью обнимал и целовал ее и едва не овладел ею. Ей хотелось об этом забыть и больше никогда не вспоминать, но даже утром она продолжала ощущать желание, предательской тяжестью притаившееся у нее внизу живота, и этого она уже совершенно не понимала.

Как могла она получать наслаждение от человека, который ее похитил и наотрез отказывался вернуть свободу? Несмотря на все уговоры, он по-прежнему был намерен убить Ричарда, и она не могла понять такой тяги к насилию и кровопролитию. Для того чтобы определить степень виновности человека в том или ином преступлении и назначить ему соответствующее наказание, в цивилизованном мире существовал суд. Охоту на другого человека, выслеживание с целью его убийства она считала варварством. Это было за пределами ее понимания.

И все же внутри продолжало гореть желание. Это была непроходящая похоть, которой она стыдилась. Она поклялась себе сделать все от нее зависящее, чтобы избавиться от этого мучительно ноющего чувства.

В эту ночь Дункан решил установить в отношениях с Амелией дистанцию. В результате они сидели у костра и ели в полном молчании. Когда она попыталась завязать разговор, он заявил, что его не интересует беспредметная болтовня. Правда заключалась в том, что ему было невероятно трудно слушать нежные переливы ее голоса. Не легче было и наблюдать за соблазнительными движениями ее губ во время речи.

Впрочем, позже, вскоре после того как она уснула, Дункан подобрался совсем близко к ее меховому ложу и долго сидел, глядя на нее. Девушка лежала на животе, подогнув одну длинную стройную ногу и подтянув ее под ворох юбок. Вьющиеся волосы разметались по меху, поблескивая в сполохах огня. Ему было совсем не трудно вспомнить медовый аромат ее губ и нежную влажность языка, скользящего по его губам. Эти мысли его так разволновали, что он отошел на несколько шагов и присел на корточки, негодуя на собственную слабость.

Высоко в небе висела луна. По тихой долине неслышно проносились стремительные тени облаков. Воздух был напоен резкими ароматами цветов позднего лета. За дальней горной грядой ворочался гром.

Он долго сидел, глядя на спящую Амелию, и изгиб ее бедра будоражил его возбужденное воображение.

Издав слабый стон, она перевернулась на спину и замерла в дрязняще женственной и необыкновенно соблазнительной позе. Ее груди, слишком туго стянутые корсетом, который она отказывалась снимать даже ночью, дразнили и манили к себе. Дункан почувствовал невыносимое желание. Ему захотелось расстегнуть эту сковывающую ее одежду, снять через ноги юбки и дотронуться ладонями до ее обнаженного тела. Она лежала перед ним живым воплощением женской чувственности, и он в полной мере осознал, что это испытание его выдержки является куда более серьезным, чем любой яростный поединок на поле брани.

На следующий день они остановились у реки, чтобы напоить лошадь и перекусить.

— Ты что, вообще со мной разговаривать не собираешься? — спросила Амелия, когда Дункан сел на низкий валун напротив нее.

— Нет, не собираюсь.

— Даже если я встану на колени и начну тебя об этом умолять?

Он протянул ей кусок хлеба.

— Ты хочешь, чтобы я сунул тебе в рот кляп?

— Нет.

— Тогда больше ничего такого мне не говори.

На ночь они разбили лагерь в лесу, и Амелия удивилась, когда после ужина Дункан лег на меховую подстилку рядом с ней. Ведь прошлой ночью он и близко к ней не подходил, а на протяжении дня держался почти враждебно.

— Что будет дальше? — спросила она, надеясь, что сегодня вечером что-то изменится. Ей было неприятно возрастающее напряжение между ними, а также чувство одиночества, возникшее из-за того, что он не желал с ней даже разговаривать. — Мы едем уже два дня. Когда мы будем в Монкриффе? Наверняка он уже где-то рядом.