Дикие сердцем - Виктория Клейтон Страница 40

Я рассвирепела. Меня раздражал командный тон. Но, с другой стороны, я до чертиков устала от общества баронессы.

— A-а, ми-из Сванн! — Женщина в рыжем парике оказалась мадам дю Вивье собственной персоной. Она окликнула меня, когда я проходила мимо. — Уверена, что ви прибиль издалека. Ви так не похожи на местную уроженку! — В глубине души я надеялась, что мадам дю Вивье не станет сокрушаться по поводу моего изможденного вида. — В вас чувствуется стиль. У вас очаровательное платье. — Она понизила голос. — Женщины здесь имеют привычку носить оконные занавески вместо платьев, — мадам дю Вивье кивком головы указала на леди Фриск, на которой было пышное платье из фиолетового шелка.

Мне понравилась мадам дю Вивье, хотя при ближайшем рассмотрении у нее был довольно устрашающий вид. Пудра лежала на лице толстым слоем. Слишком длинные искусственные ресницы отслаивались, когда она моргала. Запах духов был настолько сильным, что я стала чихать.

— О, ви плохо себя чувствуете! Позвольте порекомендовать пилюли, которые я храню наверху, в своей комнате.

Во время обеда меня усадили между пожилым джентльменом с моноклем, лордом Дирингом, и джентльменом помоложе по имени Монтегю Барст. Соседи немедленно начали разговаривать между собой, буквально поверх моей головы. Мне было все равно. Я ела суп из протертой цветной капусты со сливками. Суп был довольно вкусным. Леди Фриск обратилась к Монтегю Барсту. Лишившись собеседника, лорд Диринг снизошел до беседы со мной. Он спросил, не охочусь ли я. После того как я в очередной раз ответила отрицательно, лорд Диринг потерял ко мне всяческий интерес, но правила этикета обязывали его поддерживать разговор.

— Мы неплохо поохотились вчера. Подняли зверя три раза, два раза подстрелили. Моя старушка кобыла перелетала через изгороди, как птица. Мы проскакали через несколько полей, а затем свернули и понеслись вдоль дороги. Лисица пыталась улизнуть, но мы загнали ее в угол. Чертово отродье заставило нас попотеть. Я чуть было не выпал из седла, когда лошадь прыгала через канаву. Эти фермеры не понимают, что к чему, нарыли канав, где в голову взбрело…

Все мои симпатии были на стороне несчастной лисицы. Я перестала прислушиваться к его рассказу и принялась думать об Алексе. Алекс обожал подобные мероприятия. Ему доставляло удовольствие оттачивать свои социальные навыки. Он полагал, что скука является признаком несостоятельности. Чем менее привлекательным казалось предстоящее событие, тем большим мог быть триумф. Алекс не любил деревню. Он терпеть не мог грязь, холод, отсутствие удобств. Он презирал это особое братство охотников и рыбаков, потому что считал убийство беззащитных животных бессмысленной забавой. Как-то Алекс сказал, что если бы зайцев, фазанов и лисиц вооружили и научили стрелять, то только тогда бы он увидел в охоте смысл. Лишь наличие сильного соперника вызывало у него интерес.

Но Алекс получал удовольствие от общения с теми представителями английского высшего общества, которые скептически относились к способностям людей творческих и интеллектуалов показать себя на высоте в традиционных забавах. Аристократам казались подозрительными его незаурядный ум и красноречие. Алекс всегда вел себя как настоящий джентльмен: одевался неброско, избегал хвастовства, был вежлив с сумасшедшими старушками и добродушен с собаками. Тем не менее он не был одним из них. Он был слишком умен, обладал слишком быстрой реакцией и схватывал все на лету. Кроме того, оливковая кожа считалась тревожным намеком на экзотичность происхождения…

Алекс прекрасно все понимал и наслаждался возможностью развеять предрассудки. Обычно первыми сдавались женщины среднего возраста. Алекс не злоупотреблял комплиментами, не рассыпался в похвалах их внешности. Их красоту уже вполне можно было назвать былой. Женщинам льстил сам факт интереса к ним привлекательного умного мужчины. Долгие годы замужества при отсутствии внимания со стороны мужей делали женские сердца особенно восприимчивыми. Алекс как никто другой умел находить нужные слова. Даже самая неприступная крепость не могла устоять перед ним.

Молодые девушки, которые привыкли к восхищенным возгласам по поводу своей внешности, были приятно удивлены тем, что Алекса интересовал их внутренний мир. После беседы с Алексом даже безголовые школьницы ощущали себя средоточием мыслей и чувств. Несколько раз я случайно подслушала, как женщины делились с Алексом подробностями, которые никогда бы не доверили даже своим матерям или мужьям. Я была поражена.

Мужчины обычно держались дольше, чем женщины. Они предпочитали не замечать неприятную правду. Но профессиональный опыт Алекса помогал найти выход и здесь. Он умел заставить человека совершить поступок. Его жертва даже не догадывалась, что ее действиями руководят. Малейший намек на сомнение, затаенный страх, который обнаруживал Алекс, позволяли ему подобрать особый ключ.

Когда я спросила Алекса, зачем он делает это, Алекс ответил, что пытается сделать скучных людей интересными. Его ответ показался мне неискренним. Алекс создавал атмосферу иллюзорной близости, когда откровенность предполагалась только с одной стороны. Таким образом, Алекс играл роль наставника. Это льстило его самолюбию.

Когда я обвинила его в манипулировании людьми, он сказал, что я слишком наивна, все мы манипулируем людьми время от времени. Я возразила: разница в том, что чаще всего это происходит неосознанно, к тому же нельзя недооценивать роль мотивации. Существует огромное различие между инстинктом и осознанным действием. Алекс в ответ на это заявил, что мои слова лицемерны и ничего не значат. Что, собственно, мне не нравится? Должен ли он молчать в присутствии других? А может, я ревную его за то, что он интересуется кем-то еще, кроме меня? Идея посвятить всего себя нашим отношениям кажется ему прекрасной, но он боится, что спустя некоторое время я стану скучать и мне надоест его общество.

Этот разговор произошел спустя шесть месяцев после нашего знакомства, вскоре после того, как Алекс решил на мне жениться. Меня поразило, как легко Алекс заставил меня сомневаться в своей правоте. Я обнаружила, насколько сложно отстоять свою точку зрения в споре с ним. Позже, раздумывая над его словами, я поняла, что Алекса чрезвычайно рассердила моя критика. Он немедленно повернул разговор таким образом, чтобы показать, как несправедливы мои упреки и насколько я эгоцентрична, когда требую уделять мне время и внимание.

— Моей старушке скоро исполнится восемнадцать. Она высохла и уже не так резво скачет, как прежде. Но только однажды она сбросила меня с седла. Тогда мы галопом скакали между деревьями и наткнулись на широкий ров. Я не могу обвинять лошадь в том, что свалился. Никто бы не смог перепрыгнуть через эту чертову канаву — слишком уж она была широка. — Я заглянула в налитые кровью глаза лорда Диринга. Он так увлекся рассказом, что позабыл обо всем. Лорд Диринг стал ковыряться пожелтевшим ногтем между передними зубами. Он пытался выковырять застрявший кусочек мяса (мы как раз ели утку). Я спешно отвела взгляд. — Идиоты егеря забыли оцепить местность. Нам пришлось пустить собак с одной стороны и поджечь камыш с другой. Ха-ха-ха! Лисица металась, как сумасшедшая…

Слушать это было выше моих сил.