Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос Страница 40

— Я не могу понять, как можете вы осквернять ее память, — тихо произнесла Холли. — Это же ваша мать. В глазах Остина сверкнуло голубое пламя. Вскинув, он крикнул:

— Она была бесстыжей шлюхой!

— Да такой бесстыжей блудницы свет не видывал! Хитра, как Ева. Похотлива, словно Иезавель. Завлекала пристойных богобоязненных мужчин к себе в постель, словно пчел на мед.

Прошло какое-то мгновение, прежде чем до Холли дошло, что эту обличительную фразу произнес не Остин, а его отец. Размахивая руками, чтобы усилить смысл своих слов, старик твердой походкой приблизился к могиле. В его безжизненных глазах снова вспыхнуло пламя. Холодный рассудок, затаившийся в их глубине, казался еще более опасным, чем обычный туман безумия. Холли, никогда прежде не слышавшая, чтобы старик произносил за раз больше двух слов, изумленно раскрыла рот.

— Моя Гвинет была слабой своенравной женщиной, потакающей греховным влечениям плоти. Ни один смертный мужчина не мог утолить ее ненасытную похоть. Не могли и двое… не могли и…

Река злобы смыла плотину молчания. Старик никак не мог остановиться. Холли обнаружила, что его импровизированная проповедь начинает собирать слушателей. У ворот сада толпились Эмрис, Кэри и побелевшая, как полотно, Винифрида. Из часовни вышел отец Натаниэль. Любопытство пересилило страх, и слуги появлялись из конюшни, из мастерских, из кузницы.

Холли избегала встречи взглядом с Остином, опасаясь, что он сочтет ее еще одной любопытной, злорадно наблюдающей за его муками.

Наконец Кэри, подойдя к старику, ласково взял его под руку. Холли подумала, что это он сделал не в первый раз. И не в последний.

— Пойдемте, сэр, — сказал оруженосец. — Пришла пора ужинать. Сегодня у нас копченые угри. Ваши любимые.

Словно пристыженные этим простым проявлением человечности, остальные исчезли так же быстро, как и появились.

Рис Гавенмор, двинувшись следом за Кэри, обвиняюще воздел перст к небу.

— Потаскушки, все до одной! Готовы, высунув язык, бегать за мужчиной, чтобы завлечь его. Ждут не дождутся, чтобы раздвинуть ноги и выдоить всю до последней капли богом данную ему силу…

Хлопнувшая дверь милосердно оборвала эту гневную тираду. Холли, которая и раньше не могла смотреть мужу в глаза, почувствовала, что теперь вообще не в силах глядеть в его сторону.

— Никогда прежде не видел, как ты краснеешь. Тебе это очень идет.

Тихий голос Остина смутил ее. Они посмотрели друг на друга, словно разделенные бездонной пропастью могилы его матери. Робея под пристальным взглядом супруга, Холли опустила голову, покусывая нижнюю губу. С тех пор как Остин начал смотреть как бы сквозь нее, она стала относиться к своей внешности довольно беспечно.

— Сэр, я никогда прежде не видела, как вы швыряетесь цветами. Вам это не к лицу.

— Мне сразу следовало предупредить тебя. Все мужчины рода Гавенморов прокляты тем, что… — Остин остановился, словно не зная, сколько можно открыть ли, — у них непредсказуемый характер. По меркам Гавенморов, это была лишь мягкая вспышка.

— В таком случае мне бы очень не хотелось увидеть что-нибудь серьезное.

— Как и мне.

Поднявшись с земли, Остин побрел к вершине холма. Там он остановился и обвел взглядом весь мыс от недостроенной наружной стены до вспенившейся реки, несущей свои воды в море. Его силуэт отчетливо вырисовывался на фоне тронутых багрянцем лиловых сумерек.

— Патриотизм моего отца не всегда был таким искренним, как он сейчас пытается представить, — наконец сказал Остин. — Прослышав, что английский король Эдуард хочет обеспечить мир с воинственными западными соседями, построив на важнейших путях вдоль пограничных с Уэльсом рек крепости, отец предложил Гавенмор как место для одной из них. Он понимал, что король щедро одарит землями и золотом всех дворян, присягнувших ему.

— Отец Натаниэль рассказывал мне об этих замках.

Холли не стала добавлять, что священник также рассказал о том, что этот замысел Эдуарда так и не был полностью воплощен в жизнь. Что до сих пор валлийцы время от времени восстают против правления сына короля Эдуарда.

На устах Остина появилась грустная улыбка.

— Для девятилетнего мальчишки то было волшебное время. Днем и ночью здесь все кипело. Столько рабочих: каменщики, плотники, землекопы. Мы с Кэри старались побывать всюду. И можешь себе представить, с каким восторгом мы встретили известие о том, что сам король Эдуард собирается почтить нас своим присутствием. Нам еще не доводилось видеть настоящего короля.

Его лицо потемнело.

— Он прибыл к нам в сопровождении свиты в дождливый вечер. Эдуард был уже в летах, но силы в нем было еще много. Я был парнишкой упитанным, но он поднял меня, словно пушинку.

Мысленно представив себе эту картину, Холли не смогла удержаться от улыбки. Сейчас в стройном поджаром теле Остина трудно было угадать маленького упитанного мальчишку.

— Они засиделись допоздна: отец, мать и король Англии. Смеялись, разговаривали, шутили. Короля очаровало пение моей матери.

Призрачные отголоски давно забытой мелодии прошлись по натянутым нервам Холли, и она поежилась.

— Разошлись они около полуночи. А позднее отец, проснувшись, обнаружил, что место в кровати рядом с ним пусто.

Внезапно Холли почувствовала, что не желает знать продолжение. Что она готова сделать все, лишь бы остановить Остина. Даже броситься ему на шею и рукой зажать его рот. Но она словно оцепенела, раздавленная непосильной тяжестью того, что должна была услышать.

Голос Остина, лишенный каких-либо чувств, стал холодным и отчужденным.

— Он искал Гвинет по всему замку — так же, как ищет ее и теперь. Но в ту ночь он нашел ее. В постели короля.

— И что он сделал? — прошептала Холли. Остин пожал плечами.

— Что он мог сделать? Честолюбивые дворяне нередко позволяют своим сюзеренам вкусить прелести своих. Закрыв дверь, отец вернулся к себе в спальню. На следующий день на рассвете он учтиво распрощался с Эдуардом, дав ему клятву в вечной преданности. Затем, поднявшись наверх, задушил неверную супругу.

Красивое лицо Остина было непроницаемо, словно изваяние, высеченное на надгробии.

— Я нашел их в той постели, на тех самых смятых простынях, на которых она лежала с другим мужчиной. Отец плакал, прижимая к себе ее безжизненное обмякшее тело. Он целовал ее лицо, умоляя, чтобы она проснулась. Но на ее распухшей шее краснели отпечатки его пальцев, а красивое лицо исказила печать смерти.

Холли зажала дрожащей рукой рот, ужасаясь тому, что встала на защиту Риса, что позволяла ему словно тени бродить за ней по замку. Нежно сжимала его немощные руки — те самые, что оборвали жизнь матери Остина.