Меняя лица - Эми Хармон Страница 40

Эмброуз кивнул. Один раз. И тренер с облегчением выдохнул.

— Хорошо. Давай немножко разомнемся.

* * *

— Можешь записаться на балет или какую-нибудь гимнастику, — предложил мистер Шин, когда Эмброуз в десятый раз потерял равновесие и рухнул на мат. — Мы советовали это многим футболистам со слабым вестибулярным аппаратом. Но ты, пожалуй, будешь смотреться слишком странно в пачке среди маленьких девочек — они решат, что хореограф ставит с ними «Красавицу и Чудовище».

Эмброуз опешил от этих слов. Тренер не стеснялся называть вещи своими именами. Бейли такой же.

— Ты снова научишься держать равновесие, если продолжишь тренировки. Включится мышечная память. Твое тело знает, что делать, — уверял тренер. — Ты просто сомневаешься в себе. Черт возьми, да заткни ватой второе ухо и проверь, не легче ли тебе будет бороться, совсем ничего не слыша.

На следующий вечер Эмброуз последовал его совету. Полное отсутствие слуха немного исправило положение. То, что он видел лишь одним глазом, тоже не было помехой: Эмброуз боролся с противником, не спуская с него рук. Мир знал и слепых, и глухих борцов, даже борцов без ног. Поблажек им никто не делал, но и со счетов не сбрасывал. Если ты готов соревноваться, тебя пускают на мат, и пусть побелит сильнейший. Этот спорт поощрял индивидуальность. Приходи, превращай свои слабости в достоинства и побеждай. Все просто.

У Эмброуза никогда раньше не было слабостей. Для него такая борьба была в новинку. Тренер Шин гонял его до изнеможения, потом заставлял отрабатывать те же улары с другой стороны, а напоследок требовал взбираться по канату. Одно дело лезть вверх, когда в тебе метр шестьдесят роста и пятьдесят шесть килограммов веса, но совсем другое — когда ты вымахал до ста девяноста и весишь чуть меньше сотни. Эмброуз терпеть не мог канаты. Но все же забирался наверх. Каждый вечер.

ФЕЙЕРВЕРКИ ИЛИ ПАРАДЫ?

* * *

— Как думаешь, Шин захочет пойти с нами? — спросил Эмброуз Ферн, когда она вышла на крыльцо.

Он был рад, что Ферн выбрала фейерверки. На парадах довольно скучно, палит солнце, люди недоуменно таращатся друг на друга, а фейерверки на школьном поле в День независимости всегда устраивают отличные.

— Бейли в Филадельфии.

Эмброуз втайне обрадовался: ему нравился Шин, но он хотел побыть с Ферн наедине.

— Пройдемся пешком? — предложила она. — Погода славная, да и поле не так далеко.

Эмброуз согласился.

— Что Бейли делает в Филадельфии? — спросил он немного погодя.

— Каждый год в День независимости Бейли с родителями ездит в Филадельфию. Они идут в Музей искусств, и Майк на руках несет Бейли по лестнице из семидесяти двух ступенек. Это как сцена из «Рокки». [54] Энджи помогает Бейли поднять руки, и вместе они кричат: «Еще один год!» Бейли обожает Рокки. Ты удивлен?

— Нет, совсем нет, — ответил Эмброуз, поджав губы.

— Впервые они отправились в отпуск в Филадельфию, когда Бейли было восемь. Он тогда еще сам взбирался по ступенькам. У них в гостиной есть фото, на котором он танцует с поднятыми руками.

— Я видел, — сказал Эмброуз, осознав теперь значимость фотографии, стоявшей на самом видном месте в доме Шинов.

— Они так здорово провели время, что на следующий год поехали снова, и Бейли опять взобрался по ступеням. Поездка становилась для них год от года все важнее. Когда Бейли исполнилось одиннадцать, он не смог подняться ни на одну ступеньку. Тогда дядя Майк взял его на руки.

— Еще один год?

— Да. Бейли уже бросает вызов статистике. Большинство детей с Дюшенном не доживают до его возраста. А если и доживают, то выглядят не такими здоровыми, как Бейли. Двадцать первый день рождения стал для него знаковым событием, он закатил грандиозную вечеринку. Надеюсь, он продолжит бить рекорды.

Эмброуз расстелил одеяло на краю поля, подальше от других людей. Ферн уселась возле него, и почти сразу раздались первые залпы. Эмброуз лег на спину, вытягиваясь во весь рост и занимая большую часть маленького одеяла. Ферн тоже осторожно прилегла — она еще никогда так не проводила время с парнем.

Они не держались за руки, Ферн не положила голову ему на плечо, хотя ей очень хотелось. Большую часть своей жизни она хотела, чтобы он увидел ее настоящую. Не рыжие волосы и не веснушчатый нос, не очки, которые делали ее глаза похожими на «чокопай», не брекеты и не худобу. Теперь же, когда она преобразилась, — веснушки не в счет — Ферн мечтала, чтобы он заметил ее карие глаза, не спрятанные за очками, оформившуюся фигуру, ровные и белые зубы.

Любовь к Эмброузу словно стала ее частью. Слушая патриотическую музыку, сопровождавшую залпы фейерверков, Ферн была счастлива, что Эмброуз сейчас рядом, что судьба свела их вместе, что, кажется, она ему нравится и он вернулся к ней, в их родной город. И постепенно возвращается к себе. На глаза Ферн навернулись слезы и теплыми ручейками потекли по щекам. Чтобы не привлекать внимание Эмброуза, она не вытирала их, а просто смотрела на снопы огней, взрывающиеся и расцветающие в небе.

Не напоминают ли Эмброузу эти взрывы о войне? Может, в этот момент он не с ней, а где-то в Ираке, в воспоминаниях о придорожных бомбах и друзьях, не вернувшихся домой. Ферн потянулась и положила руку на его большую ладонь, пальцы которой тут же сомкнулась вокруг ее, нежно, словно он держал раненую птицу. Они посмотрели фейерверк до конца, не говоря ни слова. Ферн украдкой любовалась профилем Эмброуза: в темноте, между вспышками, лицо его казалось не менее прекрасным, чем было раньше. Отсутствие волос его совсем не портило.

После грандиозного финального залпа зрители стали расходиться. Никто не заметил Ферн и Эмброуза за дорожками для бега и воротами. Когда все разошлись и дымка в небе рассеялась, воздух наполнился ночными звуками: стрекотали сверчки, ветер мягко шелестел в кронах деревьев, росших по краю поля. Ферн и Эмброуз лежали неподвижно, не желая нарушать тишину. Им нравилось думать, что мир вокруг них замер.

— Ты красивый, — тихо сказала Ферн, повернувшись к нему.

Секунду он молчал, но не отстранился, не застонал и не стал с ней спорить.

— Думаю, эти слова больше подходят тебе, чем мне, — наконец сказал он, тоже поворачиваясь к ней.

Лицо Ферн было залито лунным светом: темные озера глаз, маленький нос, чувственные губы, приподнятые брови — она не совсем поняла, о чем он.

— Знаешь, говорят, красота в глазах смотрящего? — продолжил Эмброуз.

— Ага.

— Я всегда думал, это означает, что у всех разные вкусы, предпочтения… понимаешь? Одни парни смотрят на женские ноги, другие предпочитают блондинок, третьим нравятся девушки с длинными волосами, и все в таком духе. Я никогда особенно об этом не задумывался до твоих слов. Может быть, ты видишь во мне красоту, потому что сама прекрасна?