Ворон и роза - Сьюзен Виггз Страница 40

— Меня уже не переделать, Лорелея.

Девушка очень медленно повернулась к нему лицом:

— Я знаю.

— Тогда не будем больше об этом говорить.

Она кивнула, размышляя, сможет ли когда-нибудь принять его таким, каков он есть на самом деле, и почему это так важно для нее.

— Давай лучше поговорим о том, о чем ты сейчас думала, не подозревая, что я наблюдаю за тобой. Уверен, что для меня это будет гораздо интереснее.

Обругав себя за то, что все мысли были написаны на ее лице, Лорелея сначала хотела все отрицать, но потом решилась сказать правду.

— Во всем виноват ты, Дэниел, — она подтянула ноги к груди, как бы отгораживаясь от него.

— Я? — с недоумением переспросил Дэниел.

— Ты заставил меня думать о том, о чем я не имела права думать. Ты вложил мне в голову все эти мысли.

Его лицо, слегка обсыпанное меловой пылью, было бесстрастным. Лорелее показалось, что его сверкающие глаза смеются над ней.

— Какие мысли, Лорелея? Ради Бога, каким образом я умудрился повлиять на твои мысли и чувства?

— Каким образом? Да своим поцелуем! — объявила Лорелея. Она оглянулась, не слышал ли кто-нибудь еще ее восклицания. Но их разговор потонул в грохоте ударов молотков и топоров. — Ты думал, что я забыла о нем, словно это для меня не важнее вчерашнего завтрака?

— Считаю, что это было слишком мало, чтобы на что-то надеяться.

— Глупо считать, что если забыл об этом ты, то и я не помню. Меня еще никто и никогда не целовал, Дэниел, — чуть помедлив, прошептала она.

Мужчина надолго замолчал. Легкий ветерок сдул часть пыли с его волос. Посмотрев вниз, Лорелея заметила на его руках ссадины; оставшиеся после кладки камней. Девушка разозлилась на себя за то, что упомянула об их близости. Конечно же, он все забыл. Дэниел жил в Париже, вращался при дворе, и, возможно, целовал сотни восхитительных женщин. Почему он должен помнить и мечтать о ее неловких объятиях?

— Я не забыл, Лорелея, — наконец, подозрительно глухо проговорил он. — Ей-богу, не забыл.

И она снова увидела вспышку боли и глубокой печали в его глазах. Девушка опустила колени и накрыла своими руками огрубевшие руки мужчины.

— Тогда ты должен понимать, в чем твоя вина, — тихо сказала она. — Ты представляешь, что со мной сделал? — Лорелея быстро посмотрела в сторону двух послушников. — Я видела их каждый день и привыкла к ним. Я смотрела на них во время церковной службы, наблюдала за их лицами, освещенными пламенем свечи, слушала, как они произносят свои молитвы. Я восхищалась ими. Но когда я увидела их в таком виде, — она указала на Сильвейна и Тимона, — появились совершенно другие чувства. Меня приводит в смущение обнаженное мужское тело, — стыдливо призналась девушка.

Лорелея робко взглянула на сидящего рядом мужчину. Никогда она еще не видела его таким удивленным. Он поднял руку и провел ею по волосам, стараясь справиться с волнением, вызванным столь откровенным признанием.

— Черт возьми, Лорелея…

— Не богохульствуй, пожалуйста. — Я сказала что-то ужасное?

— Я ошеломлен. Большинство женщин не так открыто и искренне заявляют о своих желаниях.

— А почему?

Дэниел приподнял ее голову за подбородок.

— Тебе придется еще многому научиться. Откровенные признания о своих страстях и желаниях делают тебя уязвимой.

— Уязвимой? — переспросила девушка. — Это очень плохо?

— Возможно, — сказал он. — Тебя могут обидеть.

— Как тебя?

Дэниел встревожился. Он не мог не признать тот факт, что девушка обладала удивительной интуицией.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — пробормотал он, убирая свою руку.

— Понимаешь. Кто-то настойчиво пытается убить тебя. Ты знаешь, но не хочешь мне сказать почему. Тебя обидели, и очень сильно, я так думаю.

— Оставь свои диагнозы для кого-нибудь другого. Мне они не нужны.

— Дэниел, — ее ладонь вновь опустилась на его руку, согревая своим теплом. — Доверься мне. Помнишь, что я говорила, когда ухаживала за тобой после твоего ранения? Я не смогу вылечить тебя, пока не узнаю, где болит.

— Я помню, доктор.

Дэниел не смел, поднять взгляд на Лорелею. Нельзя позволять ей смотреть на него такими глазами, нельзя разжигать в ней огонь, который он не в состоянии поддерживать. Дэниел свирепо посмотрел на девушку, используя гнев в качестве стены, чтобы отгородиться от нее.

— Ты прячешься от меня, как улитка в свою раковину. Ты не допускаешь меня к себе, Дэниел. Почему? Не потому ли, что я узнала о тебе такое, что ты предпочел бы скрыть?

— Я обороняюсь, а ты лезешь не в свое дело. Не жалей меня и ничего от меня не требуй, — он отдернул руку. Дэниела глубоко задел обиженный взгляд Лорелеи.

Как раз в этот момент из-за угла главного здания появились отец Эмиль и отец Гастон. Даже издалека Дэниел мог видеть их раскрасневшиеся лица, резкие движения рук. Парижские каноники беспокоили его. Наверняка, они много знали и еще больше скрывали.

— Не спрашивай меня ни о чем, Лорелея, — произнес он, поворачиваясь к девушке. — Лучше сиди и любуйся на телосложение Сильвейна.

Девушка отшатнулась, словно он ударил ее.

— Ты спрашивала, чем плохо быть уязвимым? Вот этим, — Дэниел смахнул слезу, покатившуюся по ее щеке и направился продолжать кладку печей.

Хорошо, что она не могла видеть его лицо в этот момент. У Дэниела к горлу подкатил комок. Лорелея де Клерк была полна противоречий. Священники одели ее в бриджи и коротко остригли волосы. Они обучили ее различным наукам, от математики до медицины. У этой девушки были манеры крестьянки, ум ученого, мастерство искусного врача и сердце доверчивого ребенка. Несмотря на старания каноников изолировать ее от мира, вопреки их отрицанию ее откровенно чувственной натуры и вопреки ее собственным сомнениям, Лорелея уже становилась зрелой женщиной. Желания так и бурлили в ней, неудержимые, как весенний поток.

Позже, этим же утром, Лорелея сидела в кабинете отца Джулиана и терпеливо ждала, как она делала много раз за все эти годы. По своей обычной манере он вызвал ее, но сразу не торопился переходить к делу. На столе перед настоятелем лежала целая стопка писем. Он брал их одно за другим и тщательно просматривал каждое.

Наслаждаясь тишиной, девушка обвела взглядом знакомую комнату: тяжелая деревянная скамеечка для молитв перед образом; укромная ниша у окна, где она в детстве сидела и рисовала свои картинки, пока отец Джулиан работал; массивный сосновый письменный стол со множеством отверстий от сучков — все это она знала наизусть.

Но не все воспоминания об этой комнате были приятными. Время от времени кабинет становился местом бурных споров и серьезных дискуссий о том, что она за личность и кем бы он хотел видеть ее в будущем. И даже во время самых горьких ссор Лорелея ни разу не усомнилась в отеческой любви к ней отца Джулиана.