И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь Страница 41

— Мне очень жаль, — выдавила я.

— Все это просто слова, — усмехнулась Ли. — Тебе от них легче?

Нисколечко. Я хотела, чтобы легче стало Ли, но было слишком поздно.

— Ты, наверное, скоро приедешь повидаться, — кротко сказала я. — Ну, то есть… Мы могли бы встретиться, и тогда…

Она скрестила руки на груди.

— Да, приеду. Повидаться со своей семьей.

Я поняла намек и кивнула. Вокруг хлопали дверцы автомобилей, отовсюду звучали слова: «Хорошо долететь»…

— Ладно… И все же дай мне свой новый телефон. Обещаю, я позвоню…

— Не надо одолжений! — Ли резко развернулась и зашагала к терминалу.

Конечно, я не заслуживала ее дружбы. Но я решила, что все улажу. Возьму у Блейка ее новый адрес, напишу письмо, попрошу прощения за все. Пожалуй, это будет значить больше, чем обычные извинения.

Она подошла к Рейчел. Та вместе с каким-то парнем — у него был русский акцент — пересчитывала свои чемоданы. Я забралась в лимузин, где сидели Блейк и Дэл с Идалис. И думала о Ли.

— У тебя есть новый адрес Ли? — спросила я у Блейка.

— Конечно, — ответил он, достал из кармана бумажник, порылся в нем и вложил мне в руку визитку «Эллис и Хаммел». На обратной ее стороне был написан адрес. — Она разве тебе не дала?

— Забыла, наверное, — ответила я, засовывая визитку в кошелек. Хорошо, что Ли не поделилась с Блейком своим мнением о том, какой я человек. От этой мысли мне стало еще хуже.

Блейк кивнул:

— Она сегодня весь вечер грубила. Не похоже на нее. Волновалась перед отъездом, наверное.

Он тоже не заметил моего предательства. Мы были слишком заняты друг другом, чтобы думать о Ли, хотя оба знали, что нужны ей. Я кивнула Блейку и прислонилась лбом к окну, глядя, как мистер Эллис протягивает деньги носильщику.

Дверь открылась, и мистер Эллис сел рядом с Блейком.

— Приходится давать большие чаевые, — произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно. — Иначе эти люди тебе припомнят — отправят твой багаж в Москву.

— Да, — выговорил Дэл, — проклятые коммуняки.

Он был пьян и, наверное, хотел так пошутить, но мистер Эллис не засмеялся, и мне стало неловко. Он повернулся спиной к Дэлу и заговорил с Блейком о выходе на работу в понедельник. Я отвела взгляд — мне показалось, что разговор частный.

Мы вышли в Верхнем Ист-Сайде, а мистер Эллис остался в лимузине. Он пробормотал что-то насчет клиента и умчался прочь.

В лифте я старалась не смотреть, как Идалис и Дэл целовалась в углу, словно были одни.

Я надеялась, что в пентхаусе они уймутся. В гостиной Дэл сунул кассету в видеомагнитофон, и мы все вместе устроились на диване, но как только пошли вступительные титры, они вновь принялись ласкать друг друга. У Блейка кончилось терпение.

— Пойдем погуляем, — предложил он, сжав мое запястье.

Идалис оторвалась от Дэла и схватила меня за руку.

— Да, — сказала она, — почему бы вам не прогуляться наверх, в спальню Блейка?

«Наверх, в спальню Блейка». Она выговаривала это долго и медленно, развязным тоном, чем смутила и оскорбила меня. Я была уверена, что знаю, о чем она думает: что я лишена сексуальности, как Дебби Бун, [10]а она — вся такая эротичная, как Мадонна. Блейк потянул меня за руку и поднял с дивана. Дэл закатил глаза.

— Оставь ее в покое, Идалис, — попросил он, и я была ему за это благодарна.

Мы с Блейком вышли на улицу. Небо затянули облака, вдали раздавались раскаты грома. Блейк не проронил ни слова по дороге в Центральный парк, где люди уже начали вскакивать с травы, потому что небо озарила зловещая бело-голубая молния.

Блейк подвел меня к скамейке, и мы сели. Он ослабил галстук, вынул бумажник и показал мне желтеющий снимок молодой женщины. У нее были большие голубые глаза и длинные светлые волосы, разделенные пробором посередине, как в старой рекламе бальзама «Велла». Загорелая, с царственной осанкой, она казалась человеком, с которым в жизни не должно было случиться ничего плохого.

— Это твоя мама? — спросила я.

Он кивнул и долго смотрел на дома в отдалении, а потом рассказал, что она умерла, когда Дэл играл в бейсбол в Малой лиге. Блейк, Дэл и мистер Эллис ушли на матч, а она осталась дома. Вернувшись домой, Дэл нашел ее на полу в кухне.

— Аневризма сосудов головного мозга, — пояснил Блейк. — Врач, который делал вскрытие, сказал, что мы ничем не смогли бы ей помочь. Но Дэл считал, что это его вина… Говорил, что спас бы ее, если бы остался дома. Он больше никогда не играл в бейсбол. А у него хорошо получалось.

Интересно, хоть кто-нибудь сказал Дэлу, что это не его вина?

— Мне жаль, — произнесла я. — Уверена, сейчас она бы тобой гордилась.

Блейк улыбнулся. Прогрохотал гром, молния разорвала пополам небо, а мы, обнявшись, сидели на скамейке, не обращая внимания на тяжелые капли дождя. Мне было все равно, промокну я или нет, ведь мне казалось, что я нужна Блейку, как и он мне.

В одну из пятниц в конце августа мой начальник Джулиан признал, что большинство сотрудников уволилось, не проработав и недели. Место угнетало, и все из-за людей, приходящих сюда на занятия. Их называли учениками, хотя им было за двадцать и даже за тридцать лет. Со всеми нянчились родители, приезжали вечером и забирали домой. Ученики с удовольствием занимались рисованием карандашами и пальчиковыми красками.

Одного из них звали Адам. Двадцатидвухлетний, с симпатичными ямочками на щеках, в своей школе он наверняка пользовался популярностью среди девчонок, пока пять лет назад не получил сильный удар по голове во время футбольного матча. После этого он слегка повредился в уме и порой тихо бормотал что-то. Светлым пятном в его теперешней жизни были картинки, которые я рисовала для него карандашом — горы и озера. Они ему очень нравились, потому что раньше он часто ходил в пешие походы и на рыбалку, а мне нетрудно было рисовать снова и снова, раз уж это делало его счастливым.

— У тебя есть парень? — спросил он.

— Да, — вздохнула я, думая о том, что отвечаю на этот вопрос уже шестой раз и что если бы с ним не произошло несчастье, он бы мог выбрать любую девушку, какую пожелает.

— Ты хорошенькая, — сказал он. — Похожа на Белоснежку.

Я едва не разревелась. Я убеждала себя, что занятия рисованием активизируют умственные способности Адама и что в один прекрасный день он поправится, надо лишь продолжать работать.

Блейк считал, что я занимаюсь добрым делом. Он сказал мне об этом однажды вечером, когда я зашла к нему в офис. Мы стояли в приемной у стойки красного дерева со словами «Эллис и Хаммел», напечатанными от края до края сверкающими золотыми буквами.