Прихоти любви - Евгения Марлитт Страница 41

– Но, Лотарь! – в ужасе воскликнула Беата.

Она не привыкла, чтобы он говорил в таких выражениях и таким горьким тоном, и умоляюще сказала:

– Доверься мне, Лотарь, выскажись яснее, ты пугаешь меня!

– О, ничего, Беата, не обращай внимания: это только так сорвалось у меня с языка. Я преодолею это только тогда, когда в Нейгаузе снова станет тихо. Будь снисходительна ко мне.

Но сестра не отставала.

– Лотарь, – решительно сказала она, хотя ей и было больно, – я думаю, что вы, мужчины, с трудом понимаете некоторые вещи и что на сей раз тебе стоит только протянуть руку.

– Нет, моя умная сестрица, на сей раз нет, – возразил он, – через мою руку протягивается теперь другая, уверенная в победе, и когда я увидел это, то молча отнял свою руку и сжал ее в кулак. Не расстраивай меня больше, Беата, и оставь меня одного.

– Ты остался столь же неразумным юношей, каким был прежде, – проговорила она и обернулась. – Ей-богу, она бегает за тобой, как твоя Дианка. – И Беата указала на собаку, которая умными глазами следила за каждым движением своего господина.

После этого она внезапно остановилась в вестибюле, следя глазами за принцессой Еленой, которая в светлом утреннем платье спускалась по широкой лестнице в сопровождении графини Морслебен. Черные глаза принцессы, бросившие пронзительный взгляд на дубовую дверь комнаты Лотаря, возбудили злость в озабоченном сердце Беаты.

Нет сомнения, что принцесса без ума от него; она показывала это очень ясно, даже слишком, по мнению Беаты. Страстные взгляды и беспокойная подвижность принцессы были ей невыразимо противны. Один бог знает, что еще придет Елене в голову. Конюшни и стойла так же подвергались ее набегам, как детская и склеп, ключ от которого она недавно повелительно потребовала, чтобы возложить венки на гробы умерших родителей Лотаря. Это было внимание по отношению к их сыну, которого он, к сожалению, совершенно не заметил.

Беата покачала головой и пошла наверх, в большую комнату, где стояли шкафы и сундуки с бельем. Она села там и дала волю слезам. Было ли счастьем то, к чему Лотарь стремился? Стремился с надеждой и страхом. Это высокопоставленное страстное создание… И было ли счастливым его первое супружество? Зачем желания Лотаря устремлялись так высоко? Беата подумала о его будущем рядом с принцессой, о заброшенном доме его отцов, в котором она снова останется одна, управляя им, как теперь. Лотарь же погрузится в шумную жизнь резиденции, уедет путешествовать, как с первой женой, и лишь иногда будет один заезжать сюда на несколько дней. Светлейшей жене здесь нечего делать. Ее присутствие здесь сейчас означало только поощрение; игривый интерес принцессы к хозяйству был только доказательством, что она снизойдет к нему так же охотно, как сделала это ее сестра.

И когда он будет приезжать домой, брат и сестра поглядят друг другу в глаза и найдут, что оба постарели, один в удушливой придворной атмосфере, а другая в одиночестве и жажде личного счастья.

Беата сама испугалась рыдания, против воли вырвавшегося из ее груди; она стиснула зубы, с затуманенными глазами отперла сундук и поспешно стала вынимать оттуда пестрые ковры и шали. Этими драгоценными смирнскими и турецкими тканями, собранными Иоахимом во время его путешествий и купленными ею на аукционе за собственные деньги, она хотела украсить вестибюль. И пока она рассматривала красивые сочетания красок, слезы градом катились по ее лицу.

Беата снова сошла вниз, дала распоряжения, разослала посыльных, переговорила с садовником и с экономкой и среди этой суеты получила отказ от Клодины и Иоахима.

На последнего мало рассчитывали, но Клодина! Беата поспешно отыскала брата. Она нашла его в саду, где он стоял с принцессой Еленой и графиней Морслебен на импровизированном бальном паркете под липами. Рабочие только что окончили его, и два садовника обивали еловыми ветвями столбы ограды и перебрасывали гирлянды с одного на другой.

– Лотарь, – начала Беата, – Клодина отказалась; не поедешь ли ты туда попросить ее все-таки приехать?

Он на мгновение побледнел.

– Нет! – последовал короткий ответ.

Глаза принцессы Елены блеснули: она заметила, что он побледнел.

– Так я пойду к ней, если позволишь, – сказала Беата.

– Тогда тебе придется отправиться в Альтенштейн: ты едва ли найдешь ее в Совином доме.

– Я поеду к ней сегодня вечером, когда она будет дома, и не вернусь без ее согласия.

– Вам, кажется, не повезло, барон, – вступила в разговор принцесса с мрачно блестевшими глазами. – По словам мамы, герцог почти наверное лишит праздник своего присутствия. Ее высочество только что прислала ей записку относительно туалетов и с огорчением сообщила это.

На лбу барона вздулась жила, но ничто больше не изменилось в его лице; он внимательно смотрел на садовников, которые прикрепляли белые с красным флаги.

– Это довольно красиво, – спокойно сказал он, – вы не находите, ваша светлость?

Принцесса кивнула.

– Почему нет цветов вашего дома? – спросила она с чарующей улыбкой. – Попеременно красное с желтым и красное с белым.

– Я не люблю это сочетание, – возразил он, – оно слишком вычурно.

* * *

В этот день Клодина после полудня подошла к столу брата, чтобы проститься с ним.

– Ты позаботилась о моем отказе?

– Да, о твоем и моем тоже. До свидания, Иоахим.

– И о твоем? – с изумлением спросил он.

– Да, я не люблю подобных праздников; не сердись, Иоахим.

– Сердиться? Я только не понимаю тебя: ты очень огорчишь Беату.

По губам Клодины скользнула легкая усмешка.

– О, думаю, я скоро успокою ее… Иоахим, оставь меня здесь, ты не представляешь себе, как я радуюсь тем дням, когда после обеда остаюсь здесь и провожу вечер под дубом с тобою.

Он протянул ей руку.

– Как хочешь, Клодина. Ты знаешь, я согласен со всем, что ты делаешь.

Клодина сошла вниз, поцеловала на прощание девчурку, которая шила куклам платья под надзором Иды, и заглянула в комнату фрейлейн Линденмейер. Старушка спала в своем кресле. Клодина тихо затворила дверь и через вестибюль прошла в сад; перед воротами стоял герцогский экипаж. Меньше чем через полчаса она уже сидела в альтенштейнском парке под дубом и читала герцогине сочинение Иоахима «Весенние дни в Испании», где история его любви сплеталась с поэтическими описаниями прекрасной природы этой страны.

– Клодина, – перебила ее герцогиня, – она, должно быть, была необычайно обворожительна, твоя маленькая невестка? Опиши ее мне.

Девушка устремила свои голубые глаза на приятельницу.

– Она несколько походила на тебя, Элиза!

– Ах, ты льстишь, – погрозила герцогиня, – но это дало мне хорошую мысль – напомнило о туалете на вечер: не взять ли мне веер и мантилью и явиться в Нейгауз испанкой? Мне кажется, это будет интересно, а ты как оденешься?