Шепчи мне о любви - Ширли Басби Страница 41

Слепая ярость от полной беспомощности застилала глаза Морганы. В эту минуту она ненавидела его. Как он смеет обращаться с ней подобным образом! И вдруг, едва эта мысль промелькнула в ее голове, она смутно почувствовала какую-то перемену. Она все еще не могла вырваться, он все так же крепко прижимал ее к себе, и его губы и язык все еще неистовствовали, но он обнимал ее как-то по-другому… Новое, могущественное чувство, не имеющее ничего общего с гневом, охватило мужчину и женщину и завладело ими всецело.

Неудивительно, что глубоко запечатленное воспоминание о его обнаженном теле нахлынуло на Моргану, заставляя ее льнуть к тому, от кого она с таким неистовством пыталась вырваться. Ее тело инстинктивно прижалось к нему, и губы раскрылись в поисках его рта. Неистовое желание, мучившее Ройса и Моргану, безжалостно овладело ими. Руки Ройса нетерпеливо нашли ее нежную грудь, его пальцы мяли и дразнили ее хрупкие формы, вызывая в Моргане безумный прилив желания. Она трепетала, ее груди набухли и пульсировали под его прикосновениями, поясница почти болезненно сжималась, словно от голода, с тупой силой рвавшего и царапавшего ее живот. Ройс пробудил в ней страсть, и ее стройное тело теперь знало значение той неистовой пульсирующей боли, растущей глубоко внутри нее, знало, что эта боль будет расти и расти, пока не заслонит все, и что утолить ее сможет только он, только его тело.

Пожираемый тем же неумолимым желанием, которое охватило Моргану, Ройс потерял контроль над собой, с глухим проклятием схватил ее на руки и вслепую нашел путь в ее спальню. Бросив ее на атласное покрывало, он торопливо сорвал с нее платье, и его пальцы принялись лихорадочно искать сладостное тепло между ее белыми бедрами. Его тело буквально свело судорогой, так сильно он желал ее.

При первом же его прикосновении Моргана застонала, и ее бедра поднялись, чтобы прижаться к его рукам, ясно обнаруживая всю силу ее собственного возбуждения. С дико бьющимся сердцем, едва осознавая свои действия, Ройс порвал свои бриджи и с хриплым криком одним неистовым движением овладел ею. Он страстно целовал ее, а его большое тело настойчиво двигалось взад и вперед, погружаясь в пылкий восприимчивый жар, и это непрерывное нежное, томящее, сладостное скольжение плоти, трущейся о другую плоть, почти мгновенно привело их обоих к неистовому экстазу.

Долгое время после этого они лежали, обнявшись, на смятом покрывале. Моргана была ошеломлена и пристыжена. Неужели такой неистовый порыв, граничащий с распутством, мог доставить ей столько и во сне не снившегося наслаждения? Могла ли она быть тем диким созданием, которое только что билось и стонало под Ройсом? Ее тело болело и дрожало после лишенного нежности обладания, и, к своему стыду, она не могла отрицать, что действительно испытывала несравнимое удовольствие от их неистовой интимной близости.

Вздрогнув, она ощутила, что Ройс отодвинулся от нее, и, в высшей степени смущенная не только тем, что произошло между ними, но также и тем, что лежала с задранными юбками и все еще раздвинутыми бедрами, она быстро села. Жаркая краска залила ее лицо, и она торопливо принялась дрожащими руками приводить в какое-то подобие порядка свои смятые юбки. Не в состоянии встретиться с Ройсом, взглядом, она отвернулась от него и уставилась на атласное покрывало.

Ройс молча разглядывал ее профиль — высокомерный маленький нос, упрямый подбородок, чистую линию скул. На этот раз ему не хватало слов. Ничего подобного с ним никогда не случалось. Она и впрямь околдовала его. Отвращение к себе, бешенство, смущение — все разом нахлынуло на него, и Ройс почти с ненавистью взглянул на свою мучительницу:

— Полагаю, этот маленький инцидент обойдется недешево, но как иначе мне выразить признательность твоему прелестному маленькому телу!

Моргана ожидала услышать от него многое, но не это. Серые глаза обожгли Ройса таким презрением, что он замолчал. Она пристально посмотрела на него:

— Убирайся из моей комнаты! Вон отсюда! Разве ты недостаточно унижал меня? Надо добавить?

Долгую минуту Ройс смотрел на нее, изумленный светлыми от бешенства глазами, краской гнева на щеках, распухшим от поцелуев розовым ртом.

— Прости меня, — сказал он мягко.

Моргана молча оглянулась. Ей показалось, что она ослышалась.

— За что простить? Я здесь как раз для этого! — горько вымолвила она. В ее глазах сверкнули слезы досады. С улыбкой, некрасиво искривившей нежный рот, она добавила:

— Все правильно! Сначала воровка одноглазого, теперь твоя шлюха!

Ройс вздрогнул. В странном сочетании гнев и боль свились в клубок в его груди. Он не мог опровергнуть ее, но он был почти болен от гнева, услышав эти безобразные слова.

— В конце концов я не держу тебя в конуре, как животное, и не подвергаю опасности попасть в Ньюгейт или быть повешенной в Тайберне… — И он добавил со сталью в голосе:

— Но я не позволю тебе ускользнуть от меня!

Никто из них не сказал больше ни слова. Каждый был добычей такого множества неистовых, противоречивых чувств, что они расстались почти с облегчением. Моргана бросилась вниз лицом на атласное покрывало, едва он исчез. Однако у нее не было слез. Она могла только лежать, зарывшись лицом в подушку, и проклинать судьбу, которая позволила скреститься их дорогам.

Ройс тоже проклинал судьбу, и нельзя было сказать, что его проклятия были менее изобретательными, чем у Морганы, — только он проклинал ее дольше. И даже ночью, лежа с широко открытыми глазами в своей холодной постели, он все еще проклинал: себя, Моргану, любую неприятность, которую мог воскресить в памяти. Это не помогало. Так прошло несколько часов, и он наконец признался себе: что бы он ни чувствовал к Моргане Фаулер — его не занимало точное название, — это чувство пустило такие крепкие корни внутри него, что стало частью его существа, его жизни и смерти.

Ройс услышал, как где-то вдали часы мелодично пробили четыре, и сон начал овладевать им. И вдруг какой-то Незнакомый звук заставил его мгновенно проснуться. Каждый нерв его тела внезапно насторожился. Пронзая взглядом темноту, не двигая ни мускулом, он прислушался, пытаясь обнаружить источник звука, обеспокоившего его. Снова слабое щелканье и едва слышный звук открывающейся двери. Кто-то вошел или вышел? Инстинкт подсказал ему, что кто-то чужой вошел в его комнату и кто бы это ни был, кто бы ни стоял, прячась в потемках, он принес сюда зло.

В комнате было темно, но крошечный лунный луч, проникавший сквозь щель в занавеске на одном из окон, позволил Ройсу различить неясные контуры мебели рядом с постелью. Осторожно его взгляд передвигался от одного предмета к другому, выискивая нечто незнакомое, таящее опасность. Она была рядом. Ройс почувствовал ее, как запах, который исходил от неизвестного, скрывающегося в темноте. Все его мускулы напряглись, но он не позвал, не окликнул чужака, пробравшегося в его комнату: у него было предчувствие, что ответа он в любом случае не услышит, только выдаст себя.

Игра была смертельной. Боясь выдать свое единственное преимущество — то, что он бодрствует, в то время как его противник уверен в обратном, Ройс затаил дыхание. Чужой выбирал время для удара — Ройс знал это так же верно, как и то, что все происходит наяву, а не во сне. И он проклинал себя — как можно, зная об опасности, не предпринять никаких мер предосторожности, даже таких простейших, как, например, спать с пистолетом или ножом под подушкой. «Но кто это, — думал он напряженно, — грабитель или убийца, подосланный одноглазым?»