Браки совершаются на небесах - Дарья Волкова Страница 42

— Не поверила?

— Не поверила.

Лола снова начала ходить.

— Ожидаемо. Упрямее Крис нет на свете человека. В этом она в отца. Если она что-то решила — ее не сдвинуть с места.

— Я должен. Но не знаю, как. Кристина вбила себе в голову, что мои чувства — лишь благодарность за спасение Вероники.

— А это не так?

— Это. Не. Так.

Лола вздохнула. И сменила гнев на милость, а официальный тон — на дружеский.

— Ты же понимаешь, что сам все предельно усложнил?

— Понимаю. Можно уже перестать меня распинать и дать совет?! Не за кофе же я сюда пришел.

Лола снова остановилась и обернулась. Марк ответил ей прямым взглядом.

— Ну что ж. Если не за кофе, то… Единственный совет, который я могу тебе дать — говори ей о своей любви. Каждый день.

— Как?! Я даже не знаю, где она сейчас! Даже Вероника не знает!

— Что значит — как? — подбоченилась Лола. — Ты вообще в курсе о возможностях современных средств связи и гаджетов? Пиши ей. Отправляй голосовые. Шли фото. Записывай видео. Все, что угодно. Долби ее. Упрямца можно только переупрямить. Методично. День за днем. Если она тебя не заблокирует — у тебя есть шанс. И если тебя интересует, где Крис сейчас — так она в Норвегии.

— Что она там делает?!

— Мы все задаем себе этот вопрос.

Дальнейший диалог был прерван появлением в кабинете Лолы двух новых действующих лиц. Одного из них Марк знал — это был оперная знаменитость и муж Лолы в одном лице, только вот имя вылетело из головы. Этих Кузьменко чертовски много, даже если не все они Кузьменко. Вторым был среднего роста худощавый мужчина с тонкими чертами лица и кудрявыми темными волосами. У него, в отличие от братьев Кузьменко, были именно аккуратные кудри, а не буйная шевелюра шапкой.

Он что-то громко и экспрессивно произнес, но итальянского Марк, к сожалению, не знал почти совсем. По крайней мере, такую беглую речь точно не понимал.

— Гвидо говорит, что вас с Лолой поймали на месте преступления, и что вам следует набить морду, — добросердечно перевел ему муж Лолы. Марку осталось лишь со вздохом слушать последовавший далее бурный диалог на итальянском, в котором, видимо, решали, стоит ли ему бить морду или все-таки нет. В конце концов, они все трое рассмеялись, а итальянец подошел к Марку и пожал руку.

— Гвидо Ди Мауро, — отчетливо произнес он. Марк понял, что это имя.

— Марк Леви, — он ответил на рукопожатие. Потом перевел взгляд на мужа Лолы. — Скажите ему, что не тот. Однофамилец.

— О, про однофамильцев я в курсе, как никто, — кивнул мужчина. Дягилев, вдруг вспомнил Марк. Его зовут Федор Дягилев.

Обменявшись еще парой фраз на итальянском, синьор Ди Мауро оставил их. И Марк остался наедине с супругами Дягилевыми.

— Итак? — Федор Дягилев вальяжно устроился на диване. — На месте какого именно преступления я вас застал?

— У нас был военный совет, — ответила за двоих Лола.

— И каков итог совета?

— У нас есть план.

У Марка снова возникло уже почти знакомое ощущение, что эти двое говорят между собой, используя не только слова.

— Что, повременим откручивать ему голову?

Марк даже не сразу сообразил, что голова имеется в виду его.

— Повременим. Симпатичная вроде голова. И даже признаки высшей нервной деятельности в ней присутствуют.

Конечно, бесспорно, что в широком смысле Кузьменко — чертовы феи. Но в данном конкретном случае они еще и феерические тролли!

На укоризненные взгляды ни один из супругов Дягилевых не отреагировал. А Лола села за свой стол и совершенно деловым голосом произнесла:

— Мне в голову пришла одна безумная идея. И я хочу с вами посоветоваться. С обоими. Это касается Крис. И Вероники. И не только. В общем, слушайте.

* * *

Дом спал. Даже Лена ушла спать. А Крис сидела в комнате для собраний. Рядом с прогоревшим, потрескивающим, остывающим камином, забравшись с ногами в старое, но большое и уютное кресло и кутаясь в огромную пеструю шаль. В руках у нее был телефон. Кристина снова нажала на воспроизведение. На экране стала разворачиваться картинка — невероятной красоты розовое небо в окне — или это называется иллюминатор? — снятое из кабины самолета. А за кадром звучит голос.

— Снимаю, пока я ненадолго в кабине один. Погода сегодня просто образцово-показательная для полетов. Ясно, штиль. Правда, я не выспался, но это ерунда. А ты? Как спалось?

Камера делает разворот, переводя фокус на снимающего. У Кристины снова, в который раз екает сердце. На экране — Марк. Без фуражки и кителя, в форменной белой рубашке с нашивками. Как же ему необыкновенно идет летная форма. Его губы слегка улыбаются, а глаза серьезны.

— Надеюсь, ты спала хорошо. И уже выпила кофе. С добрым утром, любимая.

Она резко гасит экран телефона, прячет его в глубину кресла, плотнее кутается в шаль, а потом и вовсе прячется под нее с головой и замирает.

Что ты делаешь, Марк Леви?!

* * *

А он продолжал это делать. Каждый день Кристина получала от него сообщение. Ровно одно. Либо видео, либо подписанный снимок, либо аудио, либо просто текст.

Через неделю Кристина поймала себя на том, что ждет их. Что у нее дрожат пальцы, когда она берет в руки телефон, чтобы посмотреть, что пришло от Марка.

Его весточки были разные. Вчера Марк прислал ей аудио-сообщение о том, что в Анкаре сильный ветер, и рейс задерживается. И что единственное, что утешает в данной ситуации — вкусный турецкий кофе. И вопрос в финале: «Мою любимую в Норвегии поят вкусным кофе?».

Это слово так или иначе присутствовало в каждом сообщении. Марк ни разу не сказал или не написал ей «Я тебя люблю». Кроме того, первого раза, в сквере у больницы.

Тогда она не поверила ему. А теперь он просто вел себя так, будто их любовь — дело решеное.

Когда тебе говорят: «Я люблю тебя», ты можешь ответить: «А я тебя — нет». А когда тебя называют любимая — что ты на это скажешь? Что не любимая? А это не тебе решать. Это он так решил. Что ты — его любимая. Неужели это… правда?!

Крис снова включила на повтор аудио.

«Мою любимую в Норвегии поят вкусным кофе?»

Янко варит потрясающе вкусный кофе. А сама Кристина после того сообщения весь день мониторила погоду в Анкаре.

Что ты со мной делаешь, Марк Леви?

Что ты со мной сделал?!

Это все еще твоя благодарность так сводит меня с ума? Или это что-то другое?

Как смеешь ты называть меня любимой?! И почему не назвал тогда, в Вене, когда я нуждалась в этих словах, как в воздухе?!