Звезды над Занзибаром - Николь Фосселер Страница 42

Началось все с усталости, но очень скоро Салима распознала и все другие признаки. И прежде чем усталость сковала ее члены и она заставила себя двигаться осторожнее, она уже знала, что тело ее стало сосудом для драгоценного груза.

Свой смертный приговор Салима носила в себе.

Кошка приподняла голову. Казалось, она прислушивается к тому, что происходит в доме. Через секунду она спрыгнула с постели и исчезла в темноте за порогом. Сейчас и ее хозяйка расслышала голоса внизу, искаженные шумом дождя и грохотом грома. Истомленная долгим ожиданием, поникшая под грузом безысходности, она медленно села и прислушалась к тяжелым шагам на лестнице.

Сверкнул беспощадный свет молнии, его хватило, чтобы Салима успела увидеть Генриха, стоявшего в проеме двери, без шляпы и промокшего до костей.

— Я только что вернулся в город и сразу помчался в Кисимбани, — услышала она его безжизненный голос. — Там мне сказали, что ты здесь. — Казалось, он с трудом пытается обрести равновесие. — Это правда? Это правда, о чем говорят в городе?

Салима подтянула колени к груди и обхватила их. Ее молчание было выразительнее громовых раскатов; красноречивее всяких слов.

Тяжело дыша, Генрих опустился на край кровати рядом с ней.

— Когда тебе рожать?

Салиме не требовалось времени, чтобы подсчитать дни.

— Примерно через пять месяцев. — Еще несколько недель, и тогда уже ничего не скрыть. И тогда слухи станут очевидной правдой.

Генрих кивнул. Поставив локти на колени, он крутил мокрую шляпу, с нее подали капли.

— Почему… Почему ты мне ничего не сказала?

Потому что Салима надеялась, что ему не смогут предъявить никакого обвинения, если он будет держаться как можно дальше от нее, и тогда, может быть, он останется не замешанным в эту историю. Потому что она не хотела, чтобы из-за нее он потерял все, что ему удалось создать на Занзибаре. Потому что она вдруг засомневалась в искренности его слов «Я люблю тебя» и «Я хочу всю мою жизнь провести рядом с тобой». Потому что она не хотела против его воли привязывать его к себе ребенком.

И прежде чем она смогла что-то сказать, Генрих крепко обнял ее и прижал к себе, не выпуская. Он подавил рыдание и покрыл ее лицо поцелуями.

— Я пойду к О’Свальду, — шептал он. — Там нам помогут.

Фирма «О’Свальд и К°», основанная в Гамбурге, была второй немецкой компанией, открывшей филиал на Занзибаре, когда Салиме исполнилось только три года, и вот уже семь лет эта фирма была консулом ганзейских городов: Гамбурга, Любека и Бремена на Занзибаре.

— Мы должны обвенчаться как можно скорее. Моей жене они ничего не смогут сделать.

Пальцы Салимы вцепились в его насквозь мокрый рукав.

— Генрих, ты не должен на мне…

— Но я хочу этого! — прервал он ее на полуслове и прижался лбом к ее лбу. — И наш ребенок не единственная причина. Он только заставляет нас сделать то, что нам давно уже следовало сделать. — Он сглотнул. — Ты выйдешь… Ты выйдешь за меня замуж?

— Да, Генрих, — без промедления и колебания последовал ее ответ.

Он поцеловал ее, прижал к себе, очень осторожно, словно боялся причинить вред ребенку, если объятия будет слишком крепкими.

— Я отведу тебя в безопасное место, Биби Салме.

Часы с маятником отсчитывали время — размеренно, не торопясь, как будто они тоже должны были взвесить все «за» и «против», однако они стали разрывать тишину, которая сгустилась в конторе фирмы «О’Свальд и К°», после того как Генрих Рюте изложил свою просьбу.

Ожидая ответа своего визави, Генрих незаметно оглядывал контору, солидная обстановка которой, казалось, была доставлена прямиком из Гамбурга. Если бы не удушливая жара, которую можно было просто резать ножом на куски и которая превратила служебное помещение в раскаленную печь, если бы стены не были голыми и белыми и их бы не украшало всего несколько карт и морских пейзажей, писанных маслом, если бы стены были оклеены обоями, а полы устланы коврами и еще бы на окнах висели шторы, тогда он почти твердо был бы уверен, что находится в своем родном городе, а не на восточноафриканском побережье. Он заставлял себя сидеть спокойно, но с каждым звуком тик-так, тик-так, которые своей монотонностью и крадущей время бесконечностью делали молчание еще более невыносимым, его уверенность таяла. В доме «О’Свальд и К°» он был принят намеренно прохладно и лишь после неприлично долгого ожидания его проводили в кабинет одного из уполномоченных, одновременно занимавшего пост консула.

— Итак, господи Рюте, — начал наконец Йон Витт, старательно выравнивая листы бумаги перед собой, чтобы они лежали строго параллельно; откашлявшись, он начал заново. — Позвольте мне сделать замечание, что ваше требование, которое вы сегодня выдвинули, кажется мне весьма и весьма удивительным.

Генриху сразу стало понятно, что он — в наихудшей для ведения переговоров позиции. Он сидел перед огромным письменным столом, демонстрировавшим достоинство и торговую мощь и как бы переносящим их на человека, возвышавшегося по другую сторону стола, которой был явно моложе Генриха. И Генрих показался себе жалким просителем, каким-то нашкодившим школяром, которого призвал к ответу строгий директор школы. Между ними возникло некоторое несоответствие, обусловленное тем, что Генрих был старше по возрасту и у него был больший опыт жизни в Африке, и ему, опытному торговцу, надо было смириться с этим.

— Ничего другого я и не ожидал, господин Витт, — ответил он, что вполне соответствовало истине. Он не надеялся ни на снисхождение, ни на прощение, ему требовалась лишь помощь. И не на словах, а на деле. — Невзирая на это, я пришел сюда и доверился вам.

Йон Витт откинулся на спинку, так что кожа кресла, задубевшая от влажного морского воздуха, заскрипела.

— И именно в нашу компанию, господин Рюте, из которой вы недавно переманили несколько способных агентов в «Ханзинг и К°».

— Дело есть дело, господин Витт, — ответил Генрих, не моргнув глазом. — А сегодня я здесь как частное лицо, как урожденный гамбуржец, которому требуется помощь и защита ганзейского представительства на Занзибаре.

Светлые глаза его визави сузились.

— Если я правильно понимаю суть дела, упомянутая персона, о ком вы ведете речь, только несколько дней назад нанесла визит моей супруге и обратилась к ней с такой же просьбой.

Йон Витт сначала и не думал ни о чем таком, когда его «маленькая женушка», как он совершенно правильно называл ее даже в письмах к руководству фирмы, как-то вечером взволнованно ему сообщила, что одна из сестер султана самолично нанесла ей визит вежливости. Он искренне порадовался за супругу — среди обычной ежедневной рутины такое событие! Приятное разнообразие между партиями в вист с другими женами торговцев, с которыми она пыталась развеять скуку и отвлечься от жары. И лишь неловкие попытки супруги польстить ему и обвести его вокруг пальца, чтобы помочь «достойной сожаления персоне» в ее затруднительном положении, заставили Витта прислушаться к ее речам, и к тому же по городу бродили всякие слухи, и он сложил наконец один и один.