Ахматова и Гумилев. С любимыми не расставайтесь... - Татьяна Алексеева Страница 42

Николай ответил не сразу. Как ни тяжело ему было в этом признаваться, но о таком развитии событий он действительно не думал. Ему казалось, что, как только он снова появится в жизни Анны и признает свою вину, она с радостью его простит, сама тоже попросит прощения, и они вместе начнут все сначала. Но с чего он взял, что любимая все еще желала его возвращения? Почему решил, что она должна была все это время терпеливо дожидаться, когда он одумается и все поймет?

— Ты хочешь свободы? — переспросил он, не зная, что еще сказать.

— Да. Хочу, — не глядя ему в глаза, кивнула Анна. — Мне нужен развод, потому что я собираюсь выйти замуж.

«Вот так. Вот и все. Кончилась твоя семейная жизнь. Навсегда кончилась», — несколько раз повторил про себя Николай, но поверить в это никак не мог. Он продолжал смотреть на замершую напротив него и с вызовом глядевшую ему в глаза Анну и молчал. Эта женщина, которую он так любил, которую столько лет добивался, из-за которой хотел умереть, больше не была его женой. Они стали чужими друг другу. Ее больше не было в его жизни.

Да не могло этого быть, просто не могло!

— Вижу, ты без меня времени не теряла, — проговорил Николай, безуспешно пытаясь скрыть вспыхнувшую в нем злость и придать своему лицу насмешливое выражение.

— Тебя слишком долго не было, — безразлично пожала плечами Ахматова.

— Когда я всего на минуту отходил, тебя это тоже не останавливало, один твой Модильяни чего стоил! — огрызнулся Гумилев.

— Он стоил столько же, сколько твои Кузьмина-Караваева и Высотская! — хлестнул его в ответ все такой же невозмутимый голос Анны.

— И, видимо, столько же, сколько тот, кто у тебя был до меня!

— Да уж подороже всех тех, кто в те годы был у тебя!

Супруги уставились друг на друга пылающими гневом глазами. Каждому было в чем обвинить другого, каждый давно мечтал высказать все старые обиды, и на несколько секунд оба обрадовались тому, что у них наконец появилась такая возможность. Вот только потом, когда все обвинения были высказаны, их злость друг на друга снова сменилась растерянностью.

— Ну, ладно, кто же этот несчастный? — спросил Николай, стараясь говорить таким же равнодушным тоном, как и Анна. — Я его знаю? Можно будет принести ему свои соболезнования?

— Да, ты его знаешь, — холодно пожала плечами Ахматова. — Это Вольдемар Шилейко. Он здесь, — кивнула она на закрытую дверь. — Можешь прямо сейчас пойти ему посочувствовать.

Что-то в ней изменилось. Еще никогда Николай не видел свою любимую такой невозмутимой, еще ни разу она не говорила с таким каменным, не выражающим никаких эмоций лицом. Раньше она, несмотря на то что всегда держалась с достоинством, спорила с ним неуверенно, опасаясь обидеть слишком сильно, не желая причинять ему боль. Теперь же ей было все равно, что он чувствует. И когда она успела стать такой? Видимо, в то время, когда его не было рядом…

— Шилейко? — растерянно переспросил он.

Вольдемар Казимирович, он же просто Володя, знакомый Николая по этнографическому музею, действительно сидел за столом рядом с Анной. Тогда, заглянув в комнату, Гумилев не разглядел толком никого из присутствующих, ему сразу бросилось в глаза лицо Анны, и больше он никого не видел. Но, похоже, краем глаза он все-таки успел заметить Шилейко. Тот сидел справа от Анны и вроде бы смотрел на нее и на бросившегося к ней Николая… Но при этом позволил ей выйти с Николаем в коридор, не пошел вслед за ними, чтобы поддержать ее при разговоре… Если они с Анной действительно хотят пожениться, то это, мягко говоря, странно! Впрочем, это Николая, видимо, уже не касается.

— Ну, так что, позовешь и его на Черную речку? — прищурилась, глядя ему в глаза, Анна.

— Можно подумать, он принял бы вызов! — усмехнулся Николай.

— Конечно, не принял бы, — огрызнулась Анна, и теперь ее глаза вспыхнули злостью. — Он-то в отличие от тебя умный человек!

С этими ее словами спорить было трудно. Николай сам не раз с восхищением говорил об уме и эрудиции Шилейко, в том числе и в присутствии Анны. Вольдемар, несмотря на то что был на несколько лет младше него, успел добиться гораздо большего в этнографии, лучше разбирался в истории Ассирии, да и стихи писал не хуже… А уж про его способности к иностранным языкам в этнографическом музее и вовсе ходили легенды! Но неужели он превзошел Николая и во всем остальном, оказался более достойным любви Анны?

— Что ж, желаю вам с Вольдемаром Казимировичем счастья. Совет вам да любовь. — Его слова прозвучали неожиданно громко в гулкой тишине пустого коридора, и Анна обеспокоенно скосила глаза на ведущую в гостиную дверь. — Я займусь разводом завтра же, — пообещал он.

— Благодарю, — медленно кивнула Анна, к которой снова вернулся ее спокойный величественный вид.

Николай развернулся и зашагал по коридору к входной двери.

— Извинись за меня перед Верой, пожалуйста. Скажи, что я очень спешил, поэтому не попрощался, — бросил он через плечо и вышел на лестницу.

Что войны, что чума? — конец им виден скорый,

Их приговор почти произнесен.

Но кто нас защитит от ужаса, который

Был бегом времени когда-то наречен?

А. Ахматова

В тесном флигеле Мраморного дворца было так холодно, что порой Анне Андреевне казалось, будто в его стенах время проделало широкие трещины, в которые беспрепятственно задувает ледяной осенний ветер. Она сидела за столом, положив на колени старый, в нескольких местах заштопанный плед и накинув на плечи пуховый платок. Это позволяло ей не дрожать от холода за работой. Но стоило Анне подняться, чтобы достать с полки какую-нибудь книгу, она опять вздрагивала, ежилась и спешила поскорее накрыться пледом.

Разбирать почерк Вольдемара Шилейко было почти так же сложно, как расшифровывать древние тексты на мертвых языках. Каждая строчка его рукописи была в пометках, сделанных им прямо поверх написанного раньше, и о том, какое слово он имел в виду, порой можно было только догадываться. Анна знала, что, переписывая его работу набело, наверняка что-то поняла неправильно и наделала ошибок и что вечером, обнаружив их, ее теперешний муж опять будет недоволен. Но предотвратить это было не в ее власти. Она могла только стараться сделать так, чтобы ошибок оказалось как можно меньше, и надеяться, что Вольдемар не будет слишком ругаться из-за них. Правда, в последнее время он стал особенно нервным, и любой промах жены с каждым днем вызывал у него все более сильное раздражение.

Часы пробили шесть вечера. Анна вздрогнула, и перо в ее руке еще быстрее заскользило по листу бумаги. Через час вернется муж, и если к этому времени она сделает слишком мало, опять рассердится и скажет, что «ничего другого от нее и не ожидал». А потом весь вечер будет сам переписывать свои черновики, кривясь и с трудом сдерживая гнев на нерадивую жену. Разговаривать с ним при этом нельзя, оправдываться и извиняться — тем более, заниматься какими-нибудь другими делами — тоже. Что бы Анна ни делала в таких случаях, Вольдемар обижался еще сильнее, и единственная возможность избежать его неприязни — тщательно выполнять все его требования.