Фараон и наложница - Нагиб Махфуз Страница 42

Все лица повернулись к фараону, ожидая, что он пожелает узнать, какие новости вожди принесли из своей страны.

— К каким кланам вы принадлежите? — спросил испытывающий горечь поражения фараон.

— О священный повелитель, — ответил глава, — мы — вожди племен Маасаи и молимся за твое величие и славу.

Фараон молчал какое-то время и решил не задавать вопрос о том, сколько людей за ними стоит. Ему окончательно надоело это место и все, кто здесь находились.

— Фараон благодарит преданных и верных слуг и благословляет их.

Он величественно протянул жезл, и вожди снова поцеловали его. Затем они начали осторожно пятиться назад, согнувшись в три погибели. Их лбы чуть не касались земли.

В груди фараона закипел гнев, в душе он с болью почувствовал, что выстроившееся перед ним духовенство нанесло ему смертельный удар в ходе тайного сражения, постижимого только ему и им. Негодование фараона нарастало и вырвалось наружу, когда он, разгневанный своим поражением, заявил тоном, не допускавшим возражений:

— Я располагаю посланием, правдивость которого не подлежит сомнению. Подчиняются ли восставшие племена этим мужчинам или нет, одно не вызывает сомнений: вспыхнул бунт, там имеются повстанцы и наши войска окружены.

Губернаторы, не утратившие энтузиазма, снова оживились. Губернатор Фив сказал:

— Мой повелитель, твоими устами говорит божественная мудрость. Наши братья ждут подкреплений. Нам не следует тратить время на обсуждения, раз истина смотрит нам прямо в глаза.

— Губернаторы, — страстно заговорил фараон, — я сегодня освобождаю вас от участия в празднике Нила, ибо перед вами стоит более возвышенная задача. Возвращайтесь в свои провинции и соберите вооруженных людей, ибо каждая потерянная минута нам дорого обойдется.

Сказав эти слова, фараон встал, давая тем самым понять, что встреча окончена. Все тут же поднялись и почтительно склонили головы.

Фараон направился к своему личному крылу и пригласил к себе двух верных советников — Софхатепа и Таху. Они тут же явились, ибо были глубоко потрясены тем, что произошло, и не питали ни малейших иллюзий относительно того, что ситуация чревата опасностями. Как они ожидали, фараон был вне себя от гнева и, шагая от стены к стене, метал громы и молнии. Вдруг, увидев, что советники стоят рядом, он искоса взглянул на них и, гневно сверкая глазами, произнес:

— Измена. Я чувствую, что в этом затхлом воздухе витает подлая измена.

Таху тянул с ответом, затем сказал:

— Мой повелитель, хотя я со своей стороны допускаю некоторый пессимизм и опасения, чутье не наводит меня на столь серьезное предположение.

Фараон впал в исступление, стал топать ногами, кричать:

— Как здесь оказалась эта проклятая делегация? И почему сегодня? Именно сегодня, а не в другой день?

Софхатеп, не в силах вырваться из плена собственных мыслей и предчувствий, высказал предположение:

— Я спрашиваю себя, не могло ли произойти досадное и странное совпадение?

— Совпадение? — в страшном гневе вопрошал фараон. — Нет! Нет! Это подлая измена. Я почти вижу предателя — лицо закрыто вуалью, голова притворно склонилась. Нет, первый министр, пришествие этих людей — не совпадение, их умышленно привели сюда, чтобы они твердили о мире, в то время как я призываю к войне. Вот так враг нанес мне страшный удар, стоя передо мной и клянясь в верности.

Лицо Таху побледнело, его взгляд стал колючим. Софхатеп не оспаривал мнения фараона, он опустил голову в отчаянии и произнес, будто задавая себе вопрос:

— Если это предательство, то кто же предатель?

— Действительно, — откликнулся фараон, тряся кулаком. — Кто этот предатель? Разве это тайна, которую невозможно раскрыть? Отнюдь. Я не стану предавать сам себя. Софхатеп и Таху не нанесут мне удар в спину. Радопис тоже. Остается лишь тот неверный гонец. Увы, Радопис предали.

Глаза Таху сверкнули:

— Я притащу сюда этого гонца и вырву правду из его уст.

Фараон покачал головой и сказал:

— Спокойно, Таху. Спокойно. Этот злодей не станет ждать, когда ты придешь за ним. Может быть, пока мы говорим, он наслаждается плодами своего предательства в надежном месте, известном лишь жрецам. Как удалось проделать такой обман? Понять не могу, но готов поклясться богиней Сотис, что им стало известно о письме до того, как гонец тронулся в путь. Не теряя времени, они отправили в путь своего человека. Мой человек вернулся с письмом, а их посланник — с делегацией. Предательство, злодейство! Я живу среди собственного народа, словно пленник. Да проклянут боги мир и весь человеческий род.

Оба советника не издавали ни звука, они опечалились и испытывали жалость к фараону. Таху заметил обреченность во взгляде повелителя и, желая внести надежду в невеселое настроение, сказал:

— Пусть нас утешит то обстоятельство, что решающий удар остается за нами.

Фараон вышел из себя.

— И как же мы нанесем этот удар? — спросил он.

— Губернаторы возвращаются в свои провинции и соберут войско.

— Ты думаешь, жрецы будут ждать, сложив руки, пока не соберут войско, если им известно, что это делается с целью уничтожить их?

Софхатеп размышлял, находясь под грузом тяжелого бремени, и хотя был готов согласиться с предсказанием фараона, ему хотелось избавить душу от подозрений. Поэтому он сказал, будто загадывая желание:

— Возможно, наши мнения ошибочны и то, что мы считаем изменой, всего лишь совпадение, и эти мрачные облака рассеются при малейшем дуновении ветра.

Фараон снова вскипел, видя подобное проявление сочувствия.

— У меня из головы все еще не выходят эти жрецы с опущенными головами. Нет сомнений, они хранят в своих сердцах ужасную тайну. Нет ни малейшего повода думать иначе. Когда высокий жрец встал, чтобы высказаться, он без страха бросил вызов рвению губернаторов и говорил с полной уверенностью. Может быть, он и сейчас лицемерит. Как презренна измена. Меренра не станет жить ради того, чтобы выполнять любую прихоть духовенства.

Таху, весьма раздосадованный плохим настроением фараона, произнес:

— Мой повелитель, в твоем распоряжении стража из рослых воинов, каждый из них справится с тысячей врагов и с радостью отдаст жизнь за своего фараона.

Фараон отмахнулся от этой мысли и, растянувшись на роскошном диване, предался сонму дум, теснившихся в его голове. Неужели его надежда не сбудется, вопреки всем этим злоключениям? Или с его планом покончено раз и навсегда? В его жизни наступил решающий для истории час. Он стоял на перепутье между славой и унижением, властью и крушением, любовью и разочарованием. Фараон отказался вернуть собственность в угоду принципу. Неужели скоро ему придется капитулировать ради того, чтобы сохранить трон? Ах, такого никогда не будет, а если подобный день настанет, то он не позволит унизить себя. До своего последнего дыхания он сохранит величие, славу и мощь. У фараона невольно вырвался тревожный вздох.